Пункт сбораэвакуированныхнаМосковскомвокзале. Август1941г.
Суровые годы войны
В 1941 г. М.М. Алиев был назначен начальником Главного управления учебных заведений Наркомнефти СССР, и одновременно он преподавал в Московском нефтяном институте. В тяжелые годы Великой Отечественной войны М.М. Алиевым была проведена большая работа по подготовке инженерно-технических кадров для нефтяной промышленности страны.
В конце 1941 года М. Алиев руководил эвакуацией Московского нефтяного института.
В этом вузе преподавали основоположники отечественной нефтегазовой науки. Академики и члены-корреспонденты Академии наук СССР: С.С. Наметкин, Л.С. Лейбензон, М.Ф. Мирчинк. А.П. Крылов, Л.В. Пустовалов, А.В. Топчиев, С.В. Федоров. И.И. Черняев, профессора И.Н. Стрижов, И.М. Муравьев, М.М. Чарыгин, Ф.Ф. Дунаев, И.О. Брод, В.И. Черникин, М.М. Жданов, Ф.А. Требин, И.А. Чарный, А.А. Бакиров и др.
С огромной ответственностью и глубоким пониманием важности подготовки инженерно-технических кадров М.М. Алиевым была организована и проведена эвакуация в г. Уфу гордости нефтяной промышленности СССР – Московского нефтяного института и в г. Коканд – Грозненского нефтяного института.
Сегодня как-то обыденно звучит – «руководил эвакуацией…», а в те годы это было тяжелейшей проблемой – немцы были под Москвой, и немецкие генералы в бинокль разглядывали Москву.
Приведенные ниже факты лишь приоткрывают общую неоднозначную картину эвакуации москвичей.
В Москве был хаос, и преобладало паническое настроение.
«15 октября Сталин созвал Политбюро и объявил о срочной эвакуации. Сам он собирался покинуть Москву на следующий день. 16 октября 1941 года вошло в историю Москвы как день позора. Организованная эвакуация превратилась в повальное бегство. Власть, думая только о собственном спасении, бросила город на произвол судьбы. Из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежали 779 руководящих работников. Начальники, думающие только о собственной жизни, покидали столицу с семьями, не забывая прихватить и личное имущество…», – говорил по телеканалу «ТВЦ» Леонид Млечин.
Вот, например, что происходило при эвакуации предприятий и учреждений Москвы в октябре 1941 года в здании … ЦК КПСС – прочитав это, можно себе представить какие проблемы были в Москве при эвакуации предприятий и учебных заведений. При этом не надо забывать, что руководил эвакуацией Московского нефтяного института сугубо гражданский человек!
Для познавания ситуации приводится несколько строк из «Рапорта заместителя начальника 1-го отдела НКВД СССР Д. Шадрина заместителю наркома внутренних дел СССР В. Меркулову о результатах осмотра помещений здания ЦК партии после эвакуации партийного аппарата»: «Ни одного работника ЦК ВКП(б), который бы мог привести все помещения в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку, оставлено не было… В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос... Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжен. В кабинете тов. Жданова обнаружено пять совершенно секретных пакетов...» И этот хаос происходил при эвакуации, не в райкоме партии провинциального города, а в святом для всех коммунистов месте – ЦК Компартии СССР! И, что любопытно, нечто подобное, много лет спустя, происходило, по свидетельству многочисленных очевидцев, в помещении ЦК КПСС, когда Ельцин запретил КПСС.
В ночь на 16 октября 1941 г. Берия собрал совещание партийных руководителей и приказал: «Эвакуировать всех, кто не способен защищать Москву. Продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу». Другими словами, для того, чтобы началась гражданская бойня у магазинов, а после взятия Москвы население праздновало бы падение советской власти!
Генерал армии А.В. Хрулев, занимавший в дни войны пост заместителя народного комиссара обороны, вспоминает: «События 16 октября очень плохо характеризовали некоторых наших руководителей, и особенно секретаря МК КПСС А.С. Щербакова. Узнав какими-то путями, что у нас на главном складе интендантства хранится 500 тыс. пар обуви и много имущества, он предложил мне приказать раздать это имущество населению. Я высказал на это Щербакову категорический протест. Сдаваться на милость немецких войск мы не собираемся. Следовательно, мы должны дорожить нашими ресурсами.
Однако 17 октября, по дороге в Наркомат путей сообщения, я увидел людей, тащивших в больших количествах ушанки, перчатки, другие теплые вещи. Оказалось, вещи эти раздают производственные артели, работающие на армию, по распоряжению МК партии».
Хрулев, видимо, не знал, что Щербаков выполнял поручение Берия. Это лишний раз свидетельствует о полном хаосе в руководстве по эвакуации.
Когда в городе началась паника, московские власти, чтобы успокоить людей, по всей Москве расклеили афиши, где анонсировалось выступление кинозвезды Любови Орловой. Москвичи начали говорить, что если Орлова в Москве, то паниковать не надо!
Пункт сбораэвакуированныхнаМосковскомвокзале. Август1941г.
ЭвакуацияжителейМосквы. Осень1941года
Вот что говорится в справке НКГБ о реагировании населения на приближение врага к столице: «16 октября 1941 года началась поспешная эвакуация из Москвы вглубь страны ряда организаций и учреждений (управлений Генштаба, военных академий, наркоматов, посольств и др.). Осуществлялось минирование крупнейших заводов, электростанций, мостов. Было принято решение продавать рабочим и служащим сверх нормы по одному пуду муки или зерна, выдать вперед месячную зарплату. Из-за нераспорядительности властей и отсутствия должной информации о намеченных мероприятиях, предпринятые действия вызывали недоумение, недовольство и панику у части населения».
Были в то время и другие примеры, о которых в советское время не принято было писать. Известный тележурналист Андрей Караулов утверждает, что ему достоверно известно, что некоторые народные артисты СССР заказывали себе костюмы и платья для встречи с гитлеровцами. Это подтверждает и народная артистка СССР Майя Плисецкая, которая утверждает, что краса русского искусства – Большой театр – был готов давать представления фашистам.
А вот другой страшный пример по эвакуации.
В Москве перед эвакуацией в подвале Лубянки были расстреляны 300 человек высшего комсостава. Одним из первых, в ночь на 16 октября 1941 года, эвакуировался центральный аппарат НКВД СССР, не забыв захватить с собой важных политических заключенных, а уже 28 октября он принялся за работу – «Акт. Куйбышев. 1941 год, октября 28 дня, мы, нижеподписавшиеся, согласно предписанию Народного комиссара внутренних дел СССР, генерального комиссара государственной безопасности тов. Берия Л.П. от 18 октября 1941 г. за № 2756/Б, привели в исполнение приговор о ВМН (высшая мера наказания. – Ред.) – расстрел в отношении следующих 20 человек осужденных: Штерн Григорий Михайлович, Локтионов Александр Дмитриевич, Смушкевич Яков Владимирович, Савченко Георгий Косьмич, Рычагов Павел Васильевич, Сакриер Иван Филимонович, Засосов Иван Иванович, Володин Павел Семенович, Проскуров Иван Иосифович, Склизков Степан Осипович, Арженухин Федор Константинович, Каюков Матвей Максимович, Соборнов Михаил Николаевич, Таубин Яков Григорьевич, Розов Давид Аронович, Розова-Егорова Зинаида Петровна, Голощекин Филипп Исаевич, Булатов Дмитрий Александрович, Нестеренко Мария Петровна, Фибих Александра Ивановна. Подписали: старший майор госбезопасности Родос, старший лейтенант госбезопасности Семенихин».
В этой тяжелой и малоуправляемой ситуации четко и продуманно действовали многие представители различных советских органов, в том числе четко была проведена эвакуация нефтяных ВУЗов и ряда нефтяных научных учреждений под руководством начальника Главного Управления учебных заведений Наркомнефти СССР Мусы Алиева. Почти неделю он не уходил из института и с железнодорожного вокзала, отправляя преподавателей и их семьи в восточные районы страны. Не секрет, что преподаватели не были тем контингентом, которому предоставлялись вагоны в первую очередь. Буквально с оружием в руках вагоны захватывали высокопоставленные деятели, состоятельный класс и деклассированные элементы Москвы – у них были сила и средства. Этот процесс детально описан во многих произведениях советских писателей – достаточно посмотреть фильм «Битва за Москву».
Катастрофически не хватало вагонов. Вот что пишет по этому поводу заместитель наркома путей сообщения Н.Ф. Дубровин: «16 октября 1941 г. двух заместителей наркома путей сообщения – меня (я отвечал за перевозки грузов для народного хозяйства и за эвакуационные перевозки) и Г.В. Ковалева (ведавшего организацией движения на железных дорогах) – вызвали в Кремль. Председатель ГКО И.В. Сталин спросил Г.В. Ковалева и меня, сколько железнодорожники могут за ночь отправить из Москвы поездов. Посоветовавшись между собой, мы ответили, что НКПС может дать 100 поездов. С этой цифрой согласились. Сразу же возникла сложнейшая проблема – вагоны. Ведь только в ночь для перевозки людей потребуется не менее 5-6 тыс. вагонов…»
«После того, как прозвучало по радио сообщение Председателя правительства В.М. Молотова, все, кто был в этот день в Москве, приехали в институт – в МНИ (тогда Б. Калужская, д. 6). Преподаватели, студенты, сотрудники собрались в актовом зале, возник стихийный митинг. Проводили его директор института профессор М.М. Чарыгин, члены партийного и комсомольского бюро. Все присутствовавшие приняли решение считать себя мобилизованными и готовыми выполнить любое задание. Сразу райком партии обратился с просьбой выделить студентов и сотрудников разносить повестки о мобилизации военнообязанным жителям района. С повестками в семьи входила война, трагически окончившаяся для многих и многих. Для института наступило время совсем иной, непривычной деятельности. Вся работа была перестроена на военный лад: организовано круглосуточное дежурство в здании института и общежитиях, созданы дружины для патрулирования улиц и тушения зажигательных бомб, медико-санитарные и донорские группы. Шла мобилизация», – пишет Флоренский П.В.
Институту надо было вывезти семьи сотрудников с детьми в районы Урало-Поволжья, где можно было надеяться на помощь родственных нефтяных организаций. Это решение было согласовано с народным комиссаром нефтяной промышленности (Наркомнефть) Сединым И.К. Представителем и фактически руководителем эвакуации был назначен Муса Алиев. 30 июля М.М. Чарыгин проводил с Казанского вокзала первый эвакуационный поезд.
14 суток (с 4 по 18 ноября) шел поезд до Уфы, уступая дорогу воинским эшелонам, идущим на запад.
При содействии Башкирского обкома ВКП(б) и Наркомнефти 10 ноября 1941 г. СНК БАССР предоставил институту помещения, а 12 ноября 1941 г. институт обрел дом в Соцгороде, в 17 км от Уфы (теперь это в черте города). До войны это был рабочий поселок Уфимского крекинг-завода, вокруг которого шло грандиозное строительство Уфимского нефтеперерабатывающего, химического и машиностроительного заводов и других предприятий всесоюзного значения. В 1935-1940 гг. сюда направлялись тысячи строителей, монтажников, нефтяников.
Всего в 1941-1942 годах Уфа приняла 104 тысячи эвакуированных людей.
Для администрации и учебных занятий институту выделили двухэтажное здание № 45 на улице Ульянова, а для лабораторных занятий и жилья преподавателей – еще три дома общей площадью более 400 м2. Это были двухэтажные дома, построенные из шлака металлургических заводов. Их так и называли – шлакоблочные. В середине ноября прибыли вагоны с группой преподавателей, библиотекой и частью аппаратуры. Наиболее оснащенным оказался геологический факультет, прежде всего – кафедра петрографии осадочных пород: сотрудники привезли микроскопы, часть минералогического музея и т.п. Сотрудники кафедры общей геологии привезли шкафы с палеонтологическими коллекциями – это было детище М. Алиева.
В приказе по институту от 14 ноября 1941 г. был утвержден временный руководящий состав. Институт в Уфе готовил специалистов на 4-х факультетах, в том числе на геологоразведочном по специальности «Поиск и разведка нефтяных и газовых месторождений». 27 ноября были назначены деканы. Поскольку не все сотрудники поехали в Уфу, то руководству института приходилось восполнять их недостаток. На 15-ти кафедрах из 26-ти были назначены новые заведующие, большинство кафедр возглавили профессора и доценты.
«Наш институт располагался под Уфой, в Соцгороде. Зима начиналась жгучая, до -40 °С. Нас, несколько семейных пар, поместили в барак, который стоял в поле, в километре от института. Приходилось топить печку. У нас были две комнатки: в одной – мы, в другой – Саша Тюрина. К этому времени получили вещи из Москвы, и удалось навести кое-какой уют. Дрова для топки добывали, разбирая старые сараи и туалеты», – пишет Постникова И.Е.
Южный человек, Муса Алиев тяжело переносил 40-градусные морозы в Уфе. В один из дней, когда он ехал на трамвае на работу, он схватился за железные поручни трамвая – из-за сильного мороза рука сразу прилипла к поручням, оставив уфимский след на его руке на всю жизнь!
В эвакуации установились тесные и добрые отношения между студентами и преподавателями: жизнь под одной крышей, общие дела, тревоги и невзгоды сплачивали коллектив. Вместе питались в столовой, дежурили в госпиталях, расчищали снежные завалы на железной дороге, выезжали на уборку сена и овощей в колхозы. Преподаватели часто заходили в студенческое общежитие – тогда говорили: «Живем в одном дворе». У многих студентов близкие были в оккупации, и институт становился для них единственным пристанищем. На первом этаже на доске объявлений вывешивались сводки Информбюро и даже фронтовые письма-треугольники от студентов. И, конечно, все с тревогой и надеждой ловили сообщения с фронтов, ждали известий от родных и друзей, служивших в армии.
Ни на минуту не останавливалась жизнь института в эвакуации.
«Весной 1942 года я и С.И. Коган уехали в полевую экспедицию собирать газовые пробы. Начали со Стерлитамака, где мы жили в нефтяном бараке вместе с бакинскими нефтяниками. И вот однажды в барак влетела какая-то нефтяница и сообщила, что отъезд отменяется. На Туймазинской площади нашли нефть. Это было величайшим открытием. Нефть была получена из терригенного девона в 1944 году в 100-й скважине», – вспоминает И.Е. Постникова.
К концу 1942 г. встал вопрос о реэвакуации – возвращении предприятий, институтов и их сотрудников. Однако в эвакуационных документах Государственного комитета обороны и СНК СССР Московский нефтяной институт был обозначен как не подлежащий реэвакуации, но 10 октября 1942 г. последовал приказ Всесоюзного комитета по делам высшей школы (на основании Постановления Совнаркома СССР от 7 октября 1942 г.) о возобновлении работы в Москве ряда институтов, в том числе МНИ им. И.М. Губкина. Деятельность института и его сотрудников была высоко оценена правительством: орденом Трудового Красного Знамени был награжден 19 июня 1945 года весь институт; 42 преподавателя и сотрудника были награждены орденами и медалями, в том числе и Муса Алиев.
В 60-ых годах в Баку в Академии наук Азербайджана с лекциями (как сейчас говорят, «вел мастер-класс») выступал заведующий кафедрой нефтепромысловой геологии профессор Михаил Алексеевич Жданов – основатель научной школы промысловой геологии нефти и газа, руководитель кафедры промысловой геологии с 1959 по 1974 гг., заместитель директора института по научной и учебной работе МНИ, член Государственной комиссии по запасам полезных ископаемых.
На одной из встреч с учеными Баку, когда речь зашла о военных годах, Жданов сразу же вспомнил Мусу Алиева. «Я с ним познакомился в нашем институте – по совместительству он был доцентом кафедры общей геологии. Его интеллигентность и отзывчивость притягивали к себе преподавателей и студентов института, но в дни грозных событий войны он нам раскрылся с неожиданной стороны. В октябре 1941 года всех нас преподавателей собрали в актовом зале, и Муса Мирзоевич, как представитель «Наркомнефти», нам объявил, что принято решение об эвакуации нашего института. В одной из комнат института ему сделали кабинет (мы его называли «Эваккабинет»), в котором всегда было полным полно людей – по всем бытовым и другим проблемам обращались к Мусе Алиеву. Нас эвакуировали в Уфу. Надо ли говорить, какие тяжелые проблемы решал Муса Мирзоевич в том хаосе, который был в Москве во время эвакуации. В 1942 году я вместе с институтом вернулся в Москву и, наряду с зав. кафедрой, был назначен деканом факультета. Хорошо помню тот трогательный затемненный вечер в институте, когда мы провожали в Баку на новую работу Мусу Мирзоевича Алиева.
Наши отношения на этом не кончились – будучи зам. директора ИГиРГИ и руководителем геологического проекта по Алжиру, Муса Алиев неоднократно приглашал меня для консультации по методам подсчета запасов алжирских месторождений (как ученый он всегда прислушивался к голосу других ученых и при этом был весьма демократичен). В разное время я неоднократно встречался со многими руководителями нефтяной промышленности и могу смело утверждать, что Муса Алиев был одним из наиболее ярких среди них».
Михаил Алексеевич Жданов, доктор геолого-минералогических наук, профессор. С 1953 г. – заведующий кафедрой промысловой геологии нефти и газа; декан геологоразведочного факультета (1938-1939 гг.); эвакуирован с институтом в Уфу (1941-1943 гг.); заместитель директора института по научной и учебной работе (1943-1945 гг.); заместитель начальника Главного управления учебными заведениями Наркомнефти (1945-1946 гг.); член Государственной комиссии по запасам полезных ископаемых (1948-1977 гг.)
Были эвакуированы из Москвы и средние учебные заведения нефтедобывающего профиля.
С еще большими трудностями под руководством Мусы Алиева был эвакуирован Грозненский нефтяной институт в город Коканд, когда немцы подошли вплотную к Грозному.
22 октября 1941 года был создан Грозненский комитет обороны. В связи с военной опасностью, нависшей над Северным Кавказом и Грозным, начался демонтаж промыслов и заводов города для эвакуации их в восточные районы страны.
Вот официальные данные по эвакуации в Коканд – до сентября 1943 года город принял 19358 человек эвакуированного населения. Все они были обеспечены жильем, работой. В Коканде были размещены Ивантеевская хлопчато-прядильная фабрика, сахарный завод с Украины, Харьковское летное училище, Московский химико-технологический имени Менделеева и Грозненский нефтяной институты, горный техникум и другие учебные заведения.
В Грозном еще более укрепилась дружба М. Алиева с Н. Байбаковым, которому Сталин поручил взрывать нефтяные скважины на Северном Кавказе, чтобы они не достались немцам.
Самое страшное было то, что никто из функционеров этого обширного региона в быстро меняющейся ситуации не представлял себе, когда целесообразно начать это уничтожение. «В связи с тем, что на фронте сложилась ситуация, когда порой трудно было определить, в какой момент могут быть оккупированы промыслы, – вспоминает Н. Байбаков, – в ряде случаев приходилось брать ответственность на себя. Еще в Москве, перед выездом в Краснодар и Грозный, мы получили предупреждение, что если врагу достанется нефть, нам грозит расстрел, и если поторопимся и выведем из строя промыслы, которые не будут оккупированы, то наша участь будет та же».
На фотографии немецкое противотанковое орудие на фоне дыма от горящих нефтяных скважин Майкопа, подожженных в последнюю неделю августа 1942 года |
Октябрь 1942 г. Горят нефтяные месторождения Майкопа и Краснодара – это работа Байбакова и его команды |
Через много лет в дни своего юбилея М. Алиев получил такую телеграмму из Грозного:
Дорогой Муса Мирзоевич!
Мы рады приветствовать и поздравить Вас в связи с замечательным юбилеем – семидесятилетием жизни и пятидесятилетием производственной, научной, педагогической, общественной и государственной деятельности.
Вы, как гражданин, как коммунист, как специалист прошли большой и широкий путь, отмеченный высокими прочными вехами, – путь, который под силу только истинно выдающемуся человеку – неутомимому труженику на благо Родины.
Поражает глубина, многогранность и целеустремленность вашей трудовой, творческой и организаторской деятельности, всегда приносящей крупные результаты, которые по заслугам высоко оцениваются коммунистической партией и советским правительством.
Особую ценность представляет тот факт, что силы, приложенные Вами, так или иначе множатся и вырастают в делах ваших многочисленных учеников и последователей.
Ректорат, общественные организации, весь коллектив грозненского нефтяного института имени академика М.Д. Миллионщикова выражает вам глубокую признательность за неоценимый вклад, внесенный Вами в развитие советской стратиграфической и нефтяной геологической науки.
В институте помнят, как Вы в грозные годы отечественной войны, когда немцы были на окраине города, занимались эвакуацией нашего института в город Коканд.
От всей души желаем Вам крепкого здоровья, кавказского долголетия и больших творческих успехов.
Ректор, профессор Расторгуев Ю.Л.
Проректор, профессор Стерленко Ю.А.
Председатель парткома Бородаев Г.С.
Председатель профкома Петросов Г.М.
Четкие продуманные действия Мусы Алиева в сложных ситуациях, особенно его руководство эвакуацией вузов, не остались без внимания в Москве. И это было не случайно – так, Алексей Косыгин, успешно перебросив многие промышленные объекты за Урал, вошел в ударную команду Сталина; Екатерину Фурцеву заметили, когда она успешно провела эвакуацию военного завода за Урал.
Но, оказывается, и в Баку заметили эффективную работу М. Алиева.
Мир Джафар Багиров внимательно и ревностно следил за азербайджанцами, работающими в высоких инстанциях в Москве. Особенно его «интересовали» быстро и успешно делающие карьеру в Москве. Пользуясь своими связями в Москве, он «добровольно-принудительно» отзывал их в Баку и назначал на высокие должности – так ему было спокойнее. М. Алиев уже был на виду в Москве. Там его, как было указано выше, уже заметили – ему уже дали квартиру в престижном районе, и перед ним открывались новые возможности. Как только наметилось его очередное повышение, посыпались телеграммы от Багирова с просьбой вернуть его в Баку.
Как ни удивительно, определенную роль в судьбе М. Алиева, трудно сказать, какую, сыграла заместитель Председателя Совмина СССР Землячка, известная своими кровавыми делами в Крыму во время гражданской войны («фурия террора русских офицеров»). Она вызвала к себе М. Алиева и ознакомила со сложившейся, в связи с вызовом его в Баку, ситуацией. Алиев сказал ей, что хочется еще поработать в Москве – на этом и согласились. Но уже через несколько дней она вновь вызвала к себе Мусу Алиева и сказала: «Знаешь что, уезжай-ка ты в Баку, иначе тебе будет плохо», – она хорошо знала, чем кончается непослушание в этих кругах – сама этим занималась и немного знала М. Багирова – в 1909 году она была секретарем Бакинского комитета РСДРП и участвовала в ограблении богатых нефтепромышленников. Из Баку она уехала в эмиграцию, а в 1914 вернулась в Россию. Муса Алиев понял, что это серьезное предупреждение и вернулся в Баку.
Объективности ради надо отметить, что у Багирова была и другая цель вызова М. Алиева в Баку – намечались большие работы по организации геологической службы в Азербайджане, и он понимал, какую роль со своими организаторскими способностями может сыграть в этом вопросе М. Алиев.