За то время, когда я был председателем Федерации шахмат Азербайджана, и ранее, я встречался со многими шахматными функционерами разного уровня и известными гроссмейстерами – Талем, Спасским, Ботвинником, Смысловым, Кересом, Авербахом, Таймановым, Эстриным, Кампоманесом, Флором, Синявским, Батуринским, Севастьяновым, Антошиным, Быховским, Гуфельдом, Чибурданидзе и другими – всех не перечислишь! Многие из них, по приглашению нашей Федерации, приезжали в Азербайджан. Безусловно, их приезд значительно оживлял шахматную жизнь республики, а у меня от встречи со многими из них остались глубокие впечатления.

Турнир молодых мастеров

На первенстве Азербайджана я в красивом стиле обыграл международного мастера спорта по шахматам Льва Аронина, который играл вне конкурса. Странным образом, эта партия, сыгранная в начале турнира, сдружила нас.
«Я был примерным пионером. В центральной газете был опубликован снимок, пионер Лев Аронин дает сеанс одновременной игры красноармейцам. Осенью 1941 года, в Москве, проходил показательный турнир сильнейших шахматистов, в котором участвовал и я. Началась война, и многие участники ушли на фронт. Меня не взяли из-за возраста», – рассказывал мне Аронин.

Он глубоко знал все – литературу, шахматы, музыку. Общение с ним любому человеку доставило бы удовольствие – все участники турнира стремились пообщаться с ним.
Известный случай в партии со Смысловым страшно отразился на его здоровье, и он стал фактическим инвалидом – на все соревнования его, взрослого человека, сопровождала пожилая мать. «Вот во что превратили шахматы моего Левушку – от образцового пионера-отличника до инвалида», – говорила она мне. Твердым убеждением Льва Соломоновича было: чтобы быть большим шахматистом, нужно быть разносторонне образованным человеком. «Как мне повысить мастерство?» – как-то спросил у Аронина Полугаевский. «Читайте побольше классиков, Лева», – ответил ему Аронин.

XII первенство Азербайджана

«Шахматная организация Азер­байджанской ССР насчитывает в своих рядах 4-х мастеров спорта (в том числе заслуженный мастер спорта В. Макогонов), 9 кандида­тов в мастера, среди которых пре­обладает молодежь, и более 70 перворазрядников.
Очередной чемпионат Азербайд­жана собрал сильный состав участников. В нем играли все лучшие шахматисты республики, за исключением Макогонова, Абра­мяна и Зейналлы.
Республиканский комитет по фи­зической культуре и спорту по­ступил правильно, пригласив к участию в чемпионате одну из лучших советских шахматисток, студентку Азербайджанского инду­стриального института Т. Затуловскую.
Удачный старт выступавшего вне конкурса Л. Аронина, который выиграл первые 10 партий, по существу решил вопрос о первом месте.
Борьба за второе место и зва­ние чемпиона республики отлича­лась большой остротой. Главными претендентами на это звание бы­ли мастер Л. Гульдин и молодой перворазрядник Д. Абакаров.
В первой половине турнира Гульдину удалось заметно ото­рваться от своего конкурента, но на финише он проиграл Жуховицкому и, благодаря этому, Абакаров сравнялся с мастером. Еще за три тура до конца Абакаров выполнил квалификационную норму кандида­та в мастера. Одержав в следую­щем туре победу, он опередил Гульдина на пол-очка. Решающим оказался предпоследний тур, в котором Абакаров белыми потерпел жестокое поражение от прошлогод­него чемпиона республики Листенгартена и отпал от борьбы за пер­венство.
Гульдин, победив в двух послед­них турах, впервые завоевал зва­ние чемпиона Азербайджана. Бу­дучи серьезно занят производст­венной деятельностью (Гульдин – главный инженер Бакинской меж­дугородной телефонной станции), новый чемпион республики сравни­тельно мало времени уделяет во­просам теории дебютов. Сильная сторона творчества Гульдина – изобретательная трактовка середи­ны игры и эндшпиля.
Приводим спортивные итоги первенства: 1. Л. Аронин (14 из 16), 2. Л. Гульдин (12), 3. Д. Аба­каров (11½), кандидаты в мастера Р. Амирханов и Л. Листенгартен (по 10½), кандидат в мастера В. Багиров (9½), мастер С. Жуховицкий (9), кандидаты в мастера Э. Сардаров и С. Халилбейли (по 8½), кандидат в мастера Г. Чепукайтис и перворазрядник Ф. Байле (по 8), далее идут перворазряд­ники Т. Затуловская, Ч. Султа­нов (по 6½), Я. Альтман (5), Р. Маркарян (4), М. Рустамбейли – ½ очка.
Следует отметить неудачные ре­зультаты представителей перифе­рии. Это и неудивительно, так как шахматная работа в большин­стве районов республики постав­лена недостаточно хорошо. Ис­ключение составляют только Нагорно-Карабахская автономная об­ласть, город Куба и, пожалуй, го­род Кировабад, где успешно рабо­тает шахматная секция ДСО «Спартак» (тренер – кандидат в мастера Э. Сардаров).
Одной из отрадных сторон пер­венства явилось выступление Т. Затуловской. Ее результат – 6½ очков из 16 – в турнире та­кого состава сам по себе является успехом. К тому же следует доба­вить, что в ряде встреч она упу­стила казавшиеся несомненными победы.
Затуловская хорошо разбирает­ся в тактических осложнениях. Она закончила вничью партии с такими сильными шахматистами, как мастера Гульдин и Жуховицкий, кандидаты в мастера Халилбейли, Чепукайтис, Сардаров и Абакаров.

Самый важный результат пер­венства Азербайджана – успех молодых шахматистов. Росту мо­лодежи способствует успешная многолетняя деятельность детской шахматной школы при бакинском Доме пионеров (руководители – мастер спорта С. Абрамян и кандидат в мастера А. Зейналлы). Приходится сожалеть, что эта школа единственная в республике. В частности, было бы очень цен­но, если бы к делу воспитания мо­лодых шахматистов был привле­чен такой опытный мастер, как В. Макогонов.
В Азербайджане нет республи­канского шахматного клуба, что бесспорно тормозит дальнейший подъем шахматного движения в республике. Создание такого клуба помогло бы наладить творческое общение и обмен опытом между молодыми способными шахмати­стами и мастерами».

Лев Аронин

С Марком Таймановым я познакомился в марте 1966 года во время полуфинала первенства СССР по шахматам, проходившего в Баку, где я был судьей соревнований. Мы писали о ходе турнира в газеты. Я жил недалеко от гостиницы, где проживал Тайманов, и вместе со своими отвозил и его материалы в редакции газет.
Каждое утро я заставал его за одним и тем же занятием – нежным разговором с Ленинградом со своей супругой – пианисткой Любовью Брук – говорил он часами. Мне казалось все это большой любовью – в будущем выяснилось, что это не совсем так, а точнее, совсем не так.
Запомнились в те годы ехидные реплики Тайманова («а ля Гафт») в адрес своих коллег-гроссмейстеров, особенно в адрес Таля.
В этом турнире я познакомился и с Юхтманом, который никак не вызывал симпатий.
Об итогах турнира я писал в газете «Физкультурник Азербайджана».

М. Тайманов – победитель турнира

«Закончился продолжавшийся почти месяц полуфинал первенства страны по шахматам. В результате упорной борьбы первое место завоевал ле­нинградский гроссмейстер М. Тайманов, набравший одиннадцать очков.
На втором месте с 10,5 очками – мастер Я. Юхтман. Молодой талантливый шахматист впервые попал в финал чемпионата страны. На третье место вышел куйбышевский мастер Л. Полугаевский. Он набрал десять очков.
Большой успех выпал на долю бакинца Д. Абакарова. За два тура до конца он выполнил норму для получения звания мастера. В последних турах он сделал ничью с лидером М. Таймановым и выиграл у тбилисского кандидата в мастера В. Ломая. Таким образом, набрав 9,5 очков, Д. Абакаров поделил четвертое-пятое места с московским мастером Я. Эстриным.
Неплохо выступил в турнире и другой бакинец, мастер спорта С. Халилбейли. Он набрал 8,5 очков. Но излишнее миролюбие (11 ничьих) не позволило азербайджанскому шахматисту занять более высокое место.
По традиции после окончания полуфинала состоялся блиц-турнир. Вновь сильнейшим оказался гроссмейстер М. Тайманов, вторым был Я. Юхтман. Обоим шахматистам вручены призы Комитета по физкультуре и спорту при Совете Министров Азербайджанской ССР».

Ч. Султанов,
судья соревнований

После турнира Тайманов мне сказал, что ему очень понравился Баку, и он обязательно снова сюда приедет с концертными выступлениями. Обещание свое он сдержал и в декабре этого же года вновь появился в Баку.
«В Баку в декабре 1966 года выступал с концертами известный пианист, международный гроссмейстер Марк Тайманов. В один из свободных от выступлений вечеров корреспондент Ю. Мамедов побывал у него и попросил ответить на несколько вопросов.
– Сейчас в Гаване проходит шахматная олимпиада. Ваше мнение о ходе этого турнира?
– История шахматных олимпиад делится на два этапа. До 1952 года наша команда не участвовала в этом турнире, и кубок, учрежденный Гамильтоном – Расселем, ча­сто менял своего хозяина. С 1952 года со­ветская команда является постоянным уча­стником турнира и его бессменным победи­телем. Сейчас в Гаване собралось рекорд­ное число команд – 52, даже шахматисты США получили визы на въезд в Гавану. Фаворитом, безусловно, является наша команда, кстати, самая молодая.
– Чем объяснить тот факт, что у нас в стране мало молодых шахматистов, которые были бы способны противостоять нашим асам?
– Я затрудняюсь ответить на этот воп­рос. Но вот последний полуфинал открыл способного шахматиста – 14-летний харьковчанин Штейнберг выполнил норму мастера спорта. В этом возрасте, на моей па­мяти, в нашей стране еще никто не выполнял столь высокую норму.
– Многие утверждают, что в ближайшее время никому не удастся победить Петросяна. Так ли это?
– Это исключено, непобедимых шахмати­стов нет. Уже в матче со Спасским Петросян играл не лучшим образом. Окажись Спасский хладнокровнее после девятнадцатой партии, когда счет матча сравнялся, он мог бы выиграть.
– Ботвинник недавно заявил, что он ра­ботает над программой вычислительной машины, по силе, не уступающей мастеру. Как Вы считаете, можно ли создать такую машину?
– Я не ученый, но могу привести слова известного кибернетика Эшби: «Машина, которая будет играть в силу мастера, должна быть так громоздка, что ею можно охватить весь земной шар по экватору». Так что, нашему поколению не угрожает проигрыш машине (ошибся Марк Евгеньевич. Авт.).
– Что Вы можете сказать о Затуловской и Багирове?
– Таня очень сильная шахматистка. Я ее отношу к числу лучших в мире. Это подтверждает и недавно завершившийся ко­мандный чемпионат мира. Что касается Багирова, бесспорно, он одаренный шахма­тист, крепкий мастер позиционного стиля. Выиграть у него очень трудно. Но подчас Владимиру не хватает огонька, чтобы до­биться более высоких результатов.
– Недавно в «Физкультурнике Азербай­джана» было опубликовано письмо группы любителей шахмат с просьбой об увекове­чении памяти безвременно ушедшего от нас мастера С. Халилбейли. Если бы в Баку был проведен такой турнир, приняли бы в нем участие ведущие шахматисты страны?
– Я удивляюсь тому, что этот турнир еще не проведен. Ведь Халилбейли был одним из талантливейших шахматистов Азербайджана. Я уверен, если такой турнир будет проводиться, наши ведущие шахмати­сты примут в нем участие. Таких, как Султан, забывать грешно».

Ю. Мамедов

Деловое и довольно успешное общение произошло у меня с Таймановым в 80-ых годах, когда он неоднократно прилетал в Баку.
В один из приездов в Баку, для проведения сборов с юными шахматистами Азербайджана, он прилетел вместе с супругой Женей (дочерью Юрия Авербаха). По дороге из аэропорта, познакомив меня с Женей, он рассказывал: «Чапай, когда мы с Юрой играли в межзональном турнире в Стокгольме, он получил телеграмму, что у него родилась дочь. Я тогда и предположить не мог, что родилась моя будущая жена».
В этот приезд Тайманов рассказал мне много интересного – в Шеки он проводил сборы с молодыми шахматистами республики.

Шахматный матч СССР – США 1955-го года в Москве, рассказывал он, по времени, совпал с Днем независимости США. В эти же дни американский посол дал торжественный прием по этому случаю. Как всегда, на нем присутствовали руководители партии и правительства СССР: Хрущев, Булганин, Маленков, Микоян, Ворошилов и др. На прием были приглашены и участники матча.
Неожиданно Хрущев подошел к шахматистам и разговорился с нами. В, частности, у меня он спросил: «Когда вы выступаете за рубежом, гонорар получаете?» «Что Вы, Никита Сергеевич, – ответил я ему, – как же мы можем брать эти грязные деньги? Мы выше этого!» «Хрущев, – рассказывал Марк, – подозрительно посмотрел на меня». «А на что вы живете, дома деньги берете?» «Конечно, а на что бы мы тогда жили?» «Что-то не то, – задумался Хрущев. – Выходит, у капиталистов, у которых миллионы, вы ничего не берете, а в нашей бедной стране берете. Так нельзя! Нужно у них брать, и как можно больше – и себе оставлять, и государству отдавать!»

Через несколько дней вышел специальный приказ Спорткомитета, согласно которому советским шахматистам, выступающим за рубежом, разрешалось получать валюту. Так, Хрущев, борясь с проклятыми капиталистами (18 ноября 1956 г. Н. Хрущев на приеме в честь В. Гомулки сказал американскому послу: «Мы вас закопаем»), помог шахматистам повысить свое благосостояние.
Тайманов очень гордился своим ответом Хрущеву. «Скажи я иначе – не видать денежек!» – говорил он.
Естественно, речь зашла о его матче с Робертом Фишером, который он проиграл со счетом 6 – 0. «Что Вы почувствовали, когда проиграли с таким счетом?» – спросил я его. «У меня не осталось ни малейших сомнений, что этого юношу никто не остановит!» – ответил он. «А зачем Вы везли запрещенную в СССР книгу, тем более проиграв матч с таким счетом?» – продолжал я. «Меня об этом очень просил мой друг – писатель. А когда случилась эта история, он перестал мне звонить. И вообще, давайте об этом больше не будем говорить», – закончил он.
А мне вспомнились слова драматурга Розова: «Интеллигенция иногда играет подозрительную роль!»

«Что-то Вы не говорите о своих тренерах, Марк Евгеньевич», – как-то сказал я ему. «Моим первым и последним тренером был гроссмейстер Левенфиш, – ответил он, – глубоким и сложным он был человеком». Анализируя те времена с позиции сегодняшних дней, я думаю, он был антисоветчиком.

«Марк, почему Вы бросили свою концертную деятельность?» – спросил я у него. «На одном из концертов я увидел, что зал полупустой, а через некоторое время он стал почти полным – привезли солдат!» – ответил он. «Я и раньше хотел закончить с концертной деятельностью, а этот случай только ускорил мое решение».
Страшные вещи рассказывал Тайманов про блокаду Ленинграда, в частности, про страшную и трагическую судьбу своей тети.
Естественно, вспомнили мы и Султана Халилбейли – Тайманов неоднократно играл с ним в турнирах. «Какой талант загубили! Ему надо было создать все условия для творчества. Никогда не видел его с тренером или представителем – всегда был один-одинешенек».
Напомнил я Марку, как в один из его приездов в Баку мы с ним ходили на первенство СССР по боксу – Тайманов свистел, когда боксеры избегали боя – требовал крови. «Ничьей в боксе не бывает», – говорил он.

На этом турнире боксеров Тайманов болел за своего земляка Геннадия Шаткова, который заканчивал все бои уже в первом раунде. «Не успеваю нормально поболеть», – сокрушался Тайманов.

Недавно я услышал по телевидению, что у Тайманова, не знаю от какой по счету жены, родилась дочь. Как можно после этого утверждать, что шахматы – вредный вид спорта!

Слева направо Ч. Султанов, М. Мусаев, М. Тайманов и его супруга Женя в Кахи

Первое мое знакомство с великим Михаилом Ботвинником состоялось в 1958 году, когда он вместе с Флором приезжал в Баку с показательными выступлениями. Я был в числе сильнейших шахматистов Баку, с которыми он на 8 досках проводил сеанс одновременной игры с часами. Он выиграл 4 партии и 4 свел в ничью. Среди тех, кто сыграл с ним вничью, был Заид Велибеков, среди проигравших – автор этих строк. После окончания сеанса одновременной игры он прокомментировал все партии. По поводу нашей партии он сказал: «В защите Нимцовича Султанов избрал редкое продолжение. Оно встречалось в моей практике дважды (он назвал двух шахматистов, фамилии которых я подзабыл), Султанов избрал продолжение в этом варианте, которое оказалось наихудшим», – чем вызвал легкий смешок в зале. Правда, потом добавил, что в эндшпиле Султанов приготовил ничейную ловушку, в которую я едва не попал. Организаторы этого визита нервничали, что Ботвинник не берет денег за свои выступления. Только перед отъездом удалось им вручить небольшой памятный подарок. У Ботвинника были свои принципы – в 1971 году, когда ему исполнилось 60, он прекратил играть в соревнованиях и написал в Госкомспорт заявление об отказе от шахматной стипендии.
«В декабре 94-го я беседовал с Патриархом в его рабочем кабинете. Ботвиннику было восемьдесят три, жить ему оставалось полгода, но едва ли не до последнего дня он ходил в Клуб, опоздав на работу только один раз, да и то по уважительной причине: переводи­ли слонов в зоопарк, и на Садовом кольце перекрыли движение...», – пишет Сосонко.

Встреча чемпиона мира М.М. Ботвинника на Бакинском железнодорожном вокзале. Татьяна Горбулёва вручает М. Ботвиннику цветы

Слева направо – Э. Хачиан, М. Ботвинник, З. Велибеков, С. Флор, С. Абрамян.
Второй ряд – Т. Горбулева, А. Зейналлы, Л. Листенгартен, Ч. Султанов, Э. Прудников. За Листенгартеном – Вели Гаджи-Касумов

М. Ботвинник – Ч. Султанов

Позиция у меня уже трудная!

Семья Велибековых берет очко у двух гроссмейстеров

Тридцать первого августа в Баку приехали семикратный чемпион СССР, чемпион мира по шахматам Михаил Ботвинник и лауреат крупных международных турниров гроссмейстер Сало Флор.
Назавтра М. Ботвинник и С. Флор в институте нефти и хи­мии выступили с лекцией на тему «Шахматы в 1961 году». Много но­вого и интересного услышали со­бравшиеся от гроссмейстеров. В частности, чемпион мира дал высокую оценку игре Владимира Багирова и Татьяны Затуловской.

В заключение М. Ботвинник про­комментировал несколько своих партий. Вечером второго сентября вместительный актовый зал инсти­тута вновь был переполнен до от­каза. Гроссмейстеры ответили на многочисленные вопросы присутствующих.
Чемпион мира дал сеанс одно­временной игры с часами на вось­ми досках. Против него выступили мастер спорта Л. Листенгартен, кандидаты в мастера З. Велибеков, А. Зейналлы, В. Гаджи-Касумов, В. Рапопорт, А. Моргулев, перворазрядники Ю. Мусаев и Ч. Султанов.
Примерно через два часа была зафиксирована ничья с А. Зейнал­лы. Вскоре к такому же результа­ту пришла партия З. Велибеков – М. Ботвинник. Скажем прямо, в этой встрече чемпион мира полу­чил тяжелую позицию, но лишь большой опыт и высокий класс иг­ры позволили ему избежать горечи поражения. Под занавес чем­пион согласился на ничью с А. Моргулевым. Остальные пять партий бакинцы проиграли. По окончании сеанса М. Ботвинник кратко рассказал о всех вось­ми сыгранных им партиях. Игрой бакинцев чемпион мира остался доволен.
К этому времени закончился сеанс С. Флора против тридцати шахматистов первого и второго разрядов. Сеанс длился четыре с половиной часа и закончился победой Флора со счетом 25,5 : 4,5 (+22 – 1 = 7). Гроссмейстер проиграл одну партию и сделал ничьи с учениками школ №№ 189 и 134 Акифом Велибековым (сыном кандидата в мастера З. Велибекова) и Сашей Багдасаряном, студенткой Азгосуниверситета Натаван Гаджиевой – одной из победительниц конкурса решений шахматных задач и этюдов, проведенного недавно газетой «Бакинский рабочий», студентом А. Буниатовым, инженерами БЭМЗа Г. Курхиным и А. Медведевым, а также сотрудником газеты «Сумгайытский рабочий» Б. Петропавловским (Федерацией шахмат Азербайджана на встречу с чемпионом мира и гроссмейстером Флором был приглашен ряд шахматистов из Кировабада, Степанакерта, Сумгайыта).
Кстати, когда С. Флор узнал, что Акиф является сыном З. Велибе­кова, улыбаясь, произнес:
– Одно очко Велибековых против двух гроссмейстеров – здорово!
Гроссмейстеры М. Ботвинник и С. Флор выразили организаторам встречи большую благодарность за радушный прием.
З. Велибеков от имени Федерации шахмат и многочисленных го­стей поблагодарил лидера совет­ской шахматной школы М. Бот­винника и международного грос­смейстера С. Флора за их выступ­ление и пригласил их в будущем году вновь посетить столицу Азербайджана.

Э. Хачиан,
судья всесоюзной категории

Прошло несколько лет.
В советских шахматах существовала традиция – как только появлялся новый советский чемпион мира – он первым делом «налегал» на Федерацию шахмат СССР, и, как правило, переизбирал ее председателя, поставив во главе Федерации своего человека.
Уже через несколько месяцев после того, как чемпионом мира стал Т. Петросян, осенью 1963 года в Баку пришла телеграмма с вызовом на Пленум шахматной Федерации СССР. На пленум Федерации вылетели я и заслуженный тренер СССР С. Абрамян.
Я поселился вместе с Абрамяном в гостинице «Россия». За день до начала пленума Федерации в наш номер зашел чемпион мира Т. Петросян (как потом выяснилось, он обходил всех делегатов и вел с ними определенную работу). Он очень тепло поздоровался с Абрамяном, и слегка кивнул мне. Они сразу же перешли на армянский язык, и согласно кивали друг другу головой.
Когда он ушел, Абрамян сказал мне, что мы должны поддержать кандидатуру, предложенную Петросяном, взамен этого Петросян обещает помочь нашей республике в развитии шахмат.
«Неужели Вы, Сурен Теодорович, верите в то, что Петросян в чем-то поможет нашей республике? Вы можете указать хоть один такой случай, – продолжал я, – когда он вспомнил бы Азербайджан? Я не только не выступлю в поддержку его кандидата, а поддержу Ботвинника – своего шахматного кумира», – ответил я ему.
После недолгих споров Абрамян предложил мне компромиссный вариант – он неожиданно заболеет, и на пленум не пойдет, что там будет происходить, будет не в курсе, с чем я и согласился. Пленум начался, и сразу на Федерацию шахмат посыпался град критики. Многие делегаты читали свои выступления, которые им писал друг Петросяна – Бейлин – очень грамотный и эрудированный шахматист. Представитель какой-то области России вдруг заявил, как можно положительно оценить работу Федерации, тогда как последний раз гроссмейстер у них в области был…в 1913 году – это был Э. Ласкер.
Представитель города колыбели революции, по-ленински, с большим пафосом, заявил, что, выступая в Ленинграде, Ботвинник ни разу не упомянул о роли партии в развитии шахмат.
Дали слово Ботвиннику. Признавая критику в адрес Федерации, он в то же время ответил на необоснованные выпады. Говорил он аргументировано и системно, как полагается выдающемуся шахматисту и ученому.
После его выступления направление главного удара было перенесено на него – по-видимому, это было предусмотрено сценарием.
Один из делегатов пленума, из какой-то республики, не помню какой, заявил, что когда страна голодала (?!), Сталин подарил Ботвиннику «Эмку». «Эмку» Сталин подарил Ботвиннику, когда Ботвинник стал победителем крупного международного турнира, в котором участвовали все ведущие гроссмейстеры мира того времени. С пламенной речью против Ботвинника выступила чемпионка мира Н. Гаприндашвили. В конце своего выступления она вдруг заявила, в виде доноса: «Нам известно, что Ваше письмо находится в ЦК Компартии Грузии!» «Но это письмо я написал по просьбе грузинских шахматистов», – с места удивленно отреагировал Ботвинник.
Надо сказать, что это ее выступление я запомнил надолго – во всех ее многочисленных приездах в Баку у меня с ней были официальные отношения. Деловые и дружеские отношения у меня были с чемпионкой мира Майей Чибурданидзе, которую для выступлений я неоднократно приглашал в Баку.
Представитель Армении продолжил политическую линию, заявив, что неслучайно за Ботвинника горячо болели Сталин, Берия и … Багиров (в этот момент я сильно пожалел, что в зале нет С. Абрамяна).
В ход пошли выступления – доносы.
Подобные доносы на Ботвинника были всегда.
Об одном из них рассказывает Гарри Каспаров в своем труде «Мои великие предшественники».
«После переезда в Москву Ботвинник готовился к решающим битвам, а некто Б. Покровский из Управления пропаганды и агитации доносил на гроссмейстера в разные высокие инстанции: «Возвращаясь из Гааги в Москву, Ботвинник вез с собой пятнадцать чемоданов. Управление в течение длительного времени следило… Мы беседовали с товарищами, которые были в Гааге…» и т.д. и т.п. То, что Ботвинник был в Голландии с семьей – женой и дочкой, и то, что большинство чемоданов было забито шахматной литературой, во внимание, конечно, не принималось. Донос – дело серьезное, и Ботвинника вполне могли снять с дистанции, не посчитались бы и с тем, что корона уплывет за океан. А спас Ботвинника Ворошилов, который примирительно сказал: «Ну и что, а иностранцы, покидая Москву, увозят с собой по двадцать чемоданов. Да и что оттуда везти, когда у нас все есть!» Да, повезло Михаилу Моисеевичу, что Климент Ефремович никогда в жизни не был в советских магазинах!»

За свою жизнь я много раз выступал на совещаниях, ученых советах, международных симпозиумах и др., но это выступление на пленуме шахматной Федерации осталось в моей памяти надолго.
Если коротко, то в своем выступлении я сказал, что здесь выступили с критикой работы Федерации, председатель Федерации (по-моему, его фамилия была Родионов) и Ботвинник, признав критику, подчеркнули и позитив, но причем здесь политика, причем здесь, что, кому дарил Сталин? Всем хорошо известно, скольким выдающим советским ученым, писателям, работникам культуры и др., Сталин дарил дачи, машины и др.
В президиуме начали между собой шептаться, а Ботвинник удивленно смотрел на меня. Конечно же, моё выступление на участников пленума никакого влияния не оказало, и, после некоторого замешательства, «полив» на Ботвинника продолжился с новой силой. Снова слово взял Ботвинник, но на этот раз, его начали прерывать репликами и члены президиума.
Эту поразительную картину я никогда не забуду – представители отдела пропаганды ЦК КПСС, Совмина СССР, Госкомитета по спорту СССР и еще многих советских и профсоюзных организаций «налегали», при поддержке зала, на одного человека, а он стоял как скала, и всем бесстрашно отвечал.
Диссидентством это было или нет, судить не мне, но поступком – бесспорно!
В перерыве пленума я поспешил к телефону, который стоял в проходной ЦШК, но мои попытки позвонить другу были тщетными – вначале звонил Юрий Авербах Роне Яковлевне (жене Т. Петросяна) и сказал только несколько слов – «все идет по плану», потом подошли Бейлин, Рошаль и начали ее информировать более подробно, потом какие-то работники клуба – своей очереди позвонить другу, я так и не дождался.
Эту сцену я вспомнил много лет спустя, когда меня освобождали от должности председателя Федерации шахмат республики. Как мне рассказывали очевидцы, как только окончился «пленум» Федерации шахмат, зампредседателя спорткомитета Ю. Мамедов бросился к телефону и доложил о его итогах Каспаровой. Его примеру последовали работники спорткомитета, занимающиеся шахматами.

Когда объявили перерыв, Ботвинник попросил своих сторонников собраться в одной из комнат ЦШК (прямо, как лидер эсеров Спиридонова 6 июля!). Его сторонников было немного – он сам, гроссмейстер А. Котов, международный мастер Г. Гольдберг, некоторые члены Федерации шахмат и еще кто-то, кого я не знал. Ботвинник позвал меня к себе и начал расспрашивать. Потом он мне сказал: «У Вас могут быть проблемы». Я промолчал. «Вы член партии?» – продолжал он. «Нет», – ответил я. «Ну, тогда легче!» – сказал он.
Когда я выходил из нашей комнаты, ко мне подошел гроссмейстер Володя Антошин и гнусавым голосом мне сказал: «Ну, ну, продолжай в том же духе. С этой компанией ты далеко пойдешь!»
Пленум Федерации кончился так, как в то время кончались все пленумы.
Через несколько дней в Спорткомитет Азербайджана пришло письмо с требованием обсудить поведение Султанова Ч. на пленуме Федерации шахмат.
В связи с этим, меня для беседы пригласил председатель Спорткомитета Махмуд Алиевич Искендеров. Я долго рассказывал ему о заслугах Ботвинника и о ситуации в Федерации шахмат СССР. Подняв на меня усталые глаза, а озабочен он был, как и все руководители Спорткомитета тех лет, футболом, сказал: «Слушай, какое твое дело во всем там происходящем – у нас своих проблем хватает. Тебя ждет мой помощник – напишите вместе с ним ответ на это письмо». В ответном письме было написано, что Султанову Ч.А. сделано серьезное предупреждение.
Осенью этого года в Грозном проходило командное первенство СССР по шахматам, главным судьей которого был гроссмейстер Юрий Авербах.
Как мне рассказал мой друг, мастер спорта СССР Леонид Листенгартен, в один из дней соревнований к нему подошел Авербах и спросил: «Почему ваш Чапай так рьяно защищал Ботвинника – они что, друзья?»
«Да нет, по-моему, они даже не знакомы», – ответил Леня. «Я точно не знаю, но, по-моему, это его позиция – он всегда с большим уважением относился к Ботвиннику».
Эта история получила неожиданное продолжение на шахматной олимпиаде в Ницце несколько лет спустя. Во время шахматной олимпиады, прогуливаясь по уютным улицам города, я неожиданно встретил гроссмейстера Александра Котова – он был главным судьей олимпиады. «Здравствуйте, Сан Саныч», – приветствовал я его. Он внимательно посмотрел на меня, и неожиданно воскликнул: «А-а-а… нас мало, но мы в тельняшках!» И сразу вспомнил тот памятный пленум шахматной Федерации. «После пленума Михаил Моисеевич при мне предложил Грише (международный мастер Григорий Гольдберг) найти Вас, и пригласить к нему. Вы с Ботвинником встретились?» «Нет, – ответил я, – после пленума я в тот же день ночным рейсом улетел в Баку».
Потом он перешел на свою излюбленную тему – творчество Алехина. Он написал несколько книг про Алехина и издал их, что стоило ему больших усилий – Алехин играл в турнирах на оккупированной немцами территории и в СССР считался, чуть ли не врагом народа.
«После войны Алехина третировали Макс Эйве и американцы», – говорил он. «А что оставалось делать Алехину во время войны – гнить в концлагере или умирать с голоду? Он ничего другого не умел, как играть в шахматы. Немцы захватили Голландию за 5 дней, и что, Эйве подался в партизаны?» – горячо говорил Котов.
«После войны американцы захватили немецких физиков, которые работали над созданием немецкой атомной бомбы, поили, кормили их и выделяли им особняки, а русский гений выпрашивал талоны на обеды у португальской шахматной Федерации!»
Было видно, что великий русский шахматист Алехин был его душевной болью.
И, наконец, история эта закончилась… на берегу Каспийского моря, в поселке Загульба. В пансионате Загульба Ботвинник и Каспаров проводили свою очередную сессию – были собраны талантливые юноши и девушки из разных республик СССР. На сессию были приглашены и воспитанницы РСШ А. Софиева и Ф. Велиханлы, которых сопровождал ведущий тренер республики Александр Асланов. Асланову я сказал: «Найди подходящий момент и пригласи от моего имени Ботвинника посетить нашу школу, ознакомиться с нашей системой компьютерного обучения. Если он согласится, то я в любое время приеду за ним».
Что из этого вышло, рассказал мне Асланов. В присутствии Каспарова он передал мою просьбу Ботвиннику. Тот ответил, что с удовольствием ознакомится с этой системой, но его временем в Баку распоряжается Гарри. Гарри сказал, посмотрим, как получится со временем.
В последний день сборов, поняв, что Ботвинник не навестит школу, я позвонил в пансионат в Загульбе. К телефону подошел Фуад Джафаров. Я попросил его позвать к телефону Ботвинника, и он немедленно выполнил мою просьбу.
«Да, к сожалению, у нас было очень мало времени. Надеюсь, в следующий приезд посетить вашу школу», – сказал мне Ботвинник, подойдя к телефону.
«А ведь мы с Вами хорошо знакомы, Михаил Моисеевич, даже можно сказать, когда-то были единомышленниками», – сказал я ему. «Что-то, не помню, напомните, пожалуйста». «Пленум Федерации шахмат 1963 года и я – единственный представитель из республик, вставший на Вашу сторону».
«Это Вы?» «Да, это я – Султанов Чапай, как Вы говорили, шахматист с героическими именем, который в малом зале ЦШК вместе с Вами, Котовым, Гольдбергом и другими обсуждал создавшуюся ситуацию. Особенно тогда мне запомнилось Ваше обращение к Гольдбергу – Вы должны четче излагать нашу позицию». «Да, да, как потом выяснилось, это мое предупреждение было не лишним. Почему же об этом Вы мне не сказали раньше?» «Не считал нужным говорить об этом заранее. Думал, Вы приедете в школу, и мы вспомним об этом».
«Да, да, нехорошо получилось. Слушайте, когда будете в Москве, обязательно позвоните!» «Спасибо, Михаил Моисеевич, счастливо долететь!»
То, что в дальнейшем состоялся какой-то разговор между Ботвинником и Каспаровым, связанный со мной, я не сомневаюсь, но какой – сказать не могу.

Серьезные гроссмейстеры рассказывали мне, что когда команда Карпова готовила против Каспарова какую-то, уж не помню какую, очередную пакость, Ботвинник пошел в Спорткомитет СССР и заявил, что в этом случае, он у себя дома проведет пресс- конференцию с западными журналистами.
Поражало меня, и не только меня, то, что когда Каспаров твердо стал на ноги, что говорил и писал он про Ботвинника!
Сосонко вспоминает свой разговор с Ботвинником: «С Карповым были добрые отношения, но потом они ухудшились, когда он стал утверждать, что советской шахматной школы нет. И потом, когда он притеснял Каспарова, я взял сторону Каспарова, так как считал, что они должны быть в равных условиях. Ну и эта жуткая история, когда прекратили матч, здесь приняли участие все – и ЦК, и Спорткомитет, и Федерация, и Кампо. Ведь Гарик с 73-го по 78-й посещал мою школу, потом она была закрыта, и мы встречались с ним просто вдвоем, я поддерживал его всячески. Я ведь добился для него участия в Мемориале Сокольс­кого, который он выиграл легко и стал мастером, то же самое и турнир в Баня-Луке, где он стал гроссмейстером.
С кем из них я хотел бы остаться вдвоем на необитаемом острове? У меня сейчас достаточно хорошие отношения с Карповым. Но если бы я мог выбирать между Карповым времен его чемпионства и Каспаровым – его чемпионства, я бы предпочел остаться в одино­честве на необитаемом острове».

В 1961 году в Баку проходило первенство СССР по шахматам среди мужчин. В свободный от игры день председатель оргкомитета турнира А. Лемберанский устроил поездку на «Нефтяные Камни». Перед поездкой автор зашел в номер гостиницы к Борису Спасскому и поинтересовался, примет ли он участие в этой поездке (он был слегка простужен). «Конечно же, – ответил Б. Спасский, – я так много слышал о «Нефтяных Камнях»». Через много лет автор встретил Спасского в Париже, где тот проживал, и первое, что он сказал: ««Нефтяные Камни» – это здорово!» Во время поездки гроссмейстер Пауль Петрович Керес, который в то время повидал весь мир, отделившись от всех, задумчиво смотрел на работающие скважины. Когда автор подошел к нему, он сказал только два слова: «Это потрясающе!»
Помню, после поездки на «Нефтяные камни», увлеченный природой фотокорреспондент Фаик Закиев принес на турнир внушительную пачку фотографий и раздал ее участникам. Взамен он попросил автографы.

К слову сказать, Пауль Петрович своей интеллигентностью выделялся среди участников турнира. В то же время было заметно, что среди участников турнира у него нет друзей, кроме, пожалуй, Спасского и Таля. Ортодоксы – коммунисты, а среди ведущих гроссмейстеров были и такие, как А. Алехин, который давал сеанс одновременной игры вслепую на 32 досках немецким офицерам, его часто упрекали в том, что на Берлинской Шахматной Олимпиаде 1936 года победил молодой представитель тогда ещё независимой Эстонии Пауль Керес. Приз ему вручил сам Гитлер. Часто напоминали и М. Ботвиннику, что к нему хорошо относился И. Сталин. Правда, и сам Ботвинник не был безгрешен, особенно по отношению к П. Кересу.
Во время чемпионата страны 1961 года, проходившего в Баку, Михаил Таль перед началом игры обычно прогуливался по набережной. Во время одной из таких прогулок, рассказывает Таль, к нему обратился прохожий:
– Молодой человек, знаете ли Вы, что удивительно похожи на Таля? Правда, гроссмейстер выглядит намного солиднее.
– Да, знаю, – улыбнувшись, ответил Таль, – мне не раз это говорили!
Это Таль со смехом рассказывал участникам турнира, а впоследствии это подхватили корреспонденты.

В этом первенстве СССР я познакомился с известным во всей стране Вадимом Синявским, кумиром всех советских болельщиков футбола, который вел радиорепортажи с первенства СССР по шахматам. Я с Леней Листенгартеном всячески помогали ему в освещении турнира, особенно старался я, как страстный болельщик московского «Динамо» (Леня болельщиком не был). Ему очень нравилось, когда я вспоминал отдельные моменты из его репортажей. Как-то, сидя с ним в небольшом ресторанчике, в нескольких десятках шагах от которого находились нефтяные вышки, Синявский, довольный собой, сказал: «Мы пьем водку, а рядом добывают «черное золото» – замечательная картина!» – несколько раз повторял это Вадим Святославович. Он рассказал автору, как будучи военным корреспондентом, во время войны снимал десятки немецких танков, которые были на полном ходу, но баки их были пусты!
«Там очень было нужно горючее», – сказал он.
Через много лет автор вспомнил этот разговор, когда в СССР появились мемуары немецких генералов.
То, что война кончилась, мир узнал из немецкой кинохроники марта 1945 года. На аэродроме стоят мертвым грузом Ме-163 – нет горючего, а вокруг уныло сидят немецкие асы. В феврале 1945 года производство авиабензина в Германии составило только тысячу тонн – лишь полпроцента от уровня первых четырех месяцев 1941 года.
Нечто подобное случилось через сорок с лишним лет в конце войны в Афганистане. Война в Афганистане кончилась не с выводом советских войск, как об этом неодно­кратно писали политологи, а по другой причине. Во время воен­ных действий в Афганистане, в тяжелой для себя ситуации, Наджибулла неодно­кратно обращался к Горбачеву и Шеварднадзе с просьбой выде­лить для нужд его армии 100 тысяч тонн нефтепродуктов и неиз­менно получал от них отказ. Кончилось тем, что его изрядно пот­репанная армия потеряла маневренность, потерпела поражение и разбежалась по всему миру, а самого Наджибуллу повесили.

«В Южной Америке летают бабочки. Полметра размах крыльев!.. А жуки? Вес до 200 граммов! А мухи? Они жужжат так, что наш самолет – это эхо в горах от шума его винтов», – рассказывал Синявский про Южную Америку, где он был вместе с командой московского «Динамо» и вел оттуда репортажи.
«Мне было приятно, что после окончания репортажа из Москвы раздался голос девушки-техника:
– В порядке!
– Спасибо, сдаем станции.
А путь этих фраз шел по сети Рио-Нью-Йорк-Лондон-Москва…»
Естественно, речь не могла не пойти о заслуженном мастере спорта Алекпере Мамедове. Синявский как-то скромно сказал, что он сыграл определенную роль в его судьбе, а по ходу беседы выяснилось – значительную. «Я вместе с командой московского «Динамо» выехал в Данию на товарищеские матчи. Старший тренер команды Михаил Якушин повез в Данию целую плеяду молодых игроков, среди которых был Алик Мамедов. В первой же игре он мне понравился своими виртуозными финтами и блестяще забитым голом в ворота сборной Дании. После игры я сказал Якушину, чтобы он обязательно поставил этого игрока в основной состав – он внесет новое в команду». «Хрупкий он какой-то, – ответил мне Якушин, – мяса маловато». «Были бы кости – мясо нарастет, – возразил ему я, – ты посмотри, своим своеобразием он резко выделяется из всех».
Уже в Москве, встретив меня, он сказал: «Ты был прав, он оказался нам очень нужен».
К этому разговору приведем отрывок из книги М. Якушина «Вечная тайна футбола».
«В «Динамо» я пришел в один день с Алекпером Мамедовым. «Ну, что Алик, будем поднимать «Динамо» из развалин?»
Через несколько лет в Милане я сказал Алику: «Теперь можно твердо сказать – мы подняли «Динамо» из развалин!»
Мое поколение хорошо помнит тот репортаж, который вел Синявский из Милана, где встречались «Милан» – «Динамо» Москва, в котором А. Мамедов забил 4 мяча. Заканчивал репортаж Синявский такими словами: «Это один из самых счастливых дней в моей жизни – триумф советского футбола на глазах у 50 тысяч футбольных болельщиков. Таких футболистов как Яшин, Мамедов да и всех динамовцев, надо встречать горой цветов!»
«В Стамбуле, – рассказывал Синявский, – я вел репортаж о встрече «Фенербахче» – «Динамо» Москва. Матч закончился со счетом 4–0 в пользу московского «Динамо». Когда кто-то из динамовцев забивал гол, наступала гробовая тишина, но когда это делал Мамедов, стадион ревел – они считали его своим!»
«Во избежание всяких разговоров, а они в те годы были модными, когда Мамедов забивал гол, я прикрывал микрофон».
С юмором рассказывал Синявский об отдельных эпизодах, связанных с футболом и футболистами.
Во время исторической поездки футболистов московского «Динамо» в Уругвай, гостеприимные хозяева устроили пышный прием в Монтевидео на лоне природы.
«В середине лужайки, – рассказывал Синявский, – на вертеле «томился» молодой бычок. Когда мы с одним из футболистов московского «Динамо» (фамилию он тактично не назвал) подошли к бычку, тот сразу начал кромсать его шею, лихорадочно заглядывая в проделанные щели. «Ты чего ищешь?» – спросил я у него. «Почки, – ответил он, – я их так люблю». «А что ты почки ищешь вблизи шеи?» «А разве это шея? Я думал, это ж…!»
Определенные коррективы впоследствии внес Алекпер Мамедов. Оказывается, прием происходил на лужайке в посольстве СССР в Парагвае, а бычка приволокла принимающая сторона.

Перед отъездом Синявского из Баку я вместе с Леней Листенгартеном провожали его в приморском ресторане. Он выпил больше обычного. И вдруг, в конце прощального ужина признался: «А ведь я, ребята, и раньше бывал в Баку несколько лет тому назад. Познакомился с одной женщиной – красивая была женщина». Мы с Леней притихли, ожидая продолжения. Продолжения не последовало!
Какая у него была тяжелая жизнь, и как с ним бесчеловечно обошлись в конце его жизни, я узнал многие годы спустя из передачи по российскому каналу «Спорт».

– Ну, а эта атака должна завершиться решающим ударом, – говорит комментатор Всесоюзного радио Вадим Синявский (справа) Л. Листенгартену и Ч. Султанову

Очередная футбольно-шахматная шутка Вадима Синявского –
слева направо В. Синявский, Л. Листенгартен, Ч. Султанов

Александр Кикнадзе в книге «Бакинская подкова» пишет:
«Когда он (Везиров. – Авт.) работал в Кировабаде, приглашал на затеянные (именно, затеянные. – Авт.) им праздники песни Пахмутову и Добронравова, Ниязи и Фикрета Амирова, Яна Френкеля и Муслима Магомаева, Рашида Бейбутова и Иосифа Кобзона. Они откликались без долгих раздумий... Дмитрий Кабалевский написал в своей книге: «Я был бы счастлив, если бы такие праздники песни, как в Кировабаде, проходили и в других больших и малых городах Советского Союза. И если бы каждый город имел такой Дом музыки».
Многие из тех, кого я назвал, откликнулись и на приглашения из Катманду. Там побывали балет Большого театра СССР во главе с Юрием Григоровичем, Театр песни Рашида Бейбутова, ансамбль танца Азербайджана, художественные коллективы и спортивные команды из многих союзных республик.
– Я привез тебе привет от Везирова, – позвонил Роберт Рождественский. – То, что он сделал за короткий срок, надо видеть своими глазами. Он же приглашал тебя, почему сидишь дома?
Автору трудно судить, насколько нужны были в таком количестве мероприятия в одном городе (за годы правления Везирова в Кировабаде – ныне Гянджа – не было построено ни одного крупного промышленного объекта), но одним из мероприятий было и первенство Азербайджана по шахматам с участием гроссмейстера Льва Полугаевского. Лева мне позвонил и поинтересовался, что нового в городе Кировабад. Позже он мне признался, что должен был лететь в Аргентину на международный турнир. Его пригласил к себе председатель Спорткомитета СССР С. Павлов и сказал: «Ваш путь в Аргентину лежит через Кировабад». После турнира в Кировабаде Полугаевский всегда тепло вспоминал этот город!
Как рассказывал Лев Полугаевский: «Турнир был прекрасно организован, проходил на сцене Дома театра, все партии демонстрировались. Троим участникам – мне, Багирову и Затуловской – в ресторане, где было организовано питание участников, был предоставлен открытый счет.
В свободные дни были организованы экскурсии на ковровый комбинат, где мне были подарены несколько ковров, а на фарфоровом заводе подарили фарфоровые сервизы.
Организаторами мне были подарены нарды. Игра в нарды понравилась мне, и все свободное время я с увлечением играл в них с В. Багировым.
По окончании турнира я поделился впечатлениями и оценил игру каждого из участников турнира, дал им множество полезных советов».
Во время турнира, каждый день в газете «Физкультурник Азербайджана» Л. Полугаевский давал обзор партий прошедшего тура.

Но был и такой случай с приглашенным гостем из Москвы. По моему приглашению для участия в международном турнире прилетел гроссмейстер, назовем его «А.». Естественно, в свободный от игры день, я пригласил его к себе в гости. Наряду с национальными блюдами на столе были лучшие сорта коньяков и вин – в Азербайджане всегда умели принимать гостей. Гроссмейстер «А.» посмотрел на стол, как-то смущенно отвел меня в сторону и спросил: «А что, «Агдамчика» у тебя нет?» Я опешил – никогда у меня в доме не было этого вина с известной репутацией. «Не волнуйся, сейчас будет», – ответил я. Посланный мною человек обегал с десяток магазинов и, наконец, принес несколько бутылок «Агдама».
Уходя, гроссмейстер «А.» вновь смущенно спросил меня: «Можно оставшиеся бутылки «Агдама» я возьму с собой – я их найти не могу?» «Конечно, нет проблем», – упавшим голосом ответил ему я.
Он рассовал бутылки по карманам и ушел!
Впоследствии я услышал любопытную, почти детективную историю про гроссмейстера «А.». Гроссмейстер «А.» вместе с другим шахматистом «К.», в качестве тренеров женской сборной СССР по шахматам, прилетели в Буэнос-Айрес на шахматную олимпиаду и исчезли. Через три дня они нашлись – вместе с одним из служащих гостиницы – они отмечали свой приезд в Аргентину. Взбешенный посол СССР в Аргентине в сердцах сказал: «Для того, чтобы по-свински напиваться, не обязательно надо было прилетать в Буэнос-Айрес – это можно было сделать с еще большим успехом в Москве!» Самое интересное, что это, с огромным синяком под глазом (упал, объяснил он), мне рассказывал в ЦШК в Москве один из участников этой почти детективной истории, а именно «К.»!
В связи с «Агдамчиком» автор вспомнил и другую историю.
Об «Агдамчике» и работниках Госплана СССР очень живописно рассказывает доктор экономических наук, профессор Р. Джабиев: «Помню, многие сотрудники отраслевых отделов Госплана республики совместно с представителями министерств и ведомств ежегодно выезжали в Госплан СССР на согласование и утверждение планов социально-экономического развития на соответствующий год. И чтобы не было «проблем» с планами, по распоряжению одного из отраслевых министерств, в Москву была переправлена 60-тонная (?! – Авт.) цистерна с вином в качестве подарка для всех работников Госплана. Но самое интересное началось, когда эти самые работники сливали вино из цистерны. В назначенный день и час у пресловутой цистерны собралась масса народу: многие запаслись шлангами, ведрами и высасывали азербайджанский «Агдам» прямо из необъятной емкости».
Эта сцена в миниатюре повторилась у меня в квартире с гроссмейстером «А.».
В начале 50-ых годов в Баку проходил полуфинал первенства СССР по шахматам. В этом турнире играл Тарас Прохорович, весьма любознательный и общительный человек. Мы, молодые шахматисты, собирались около него, и он рассказывал нам веселые шахматные истории. Через несколько лет, будучи в Москве, я зашел в ЦШК и первым увидел Прохоровича. «Привет, Чапай, – сказал он, – зайдем в комнату, поговорим». Мы зашли в одну из комнат. Вдруг он достает из кармана «чекушку» и говорит мне: «Будешь?!» «Нет», – сказал я удивленно. Он залпом выпил эту «чекушку», бросил бутылочку за диван и сказал: «Теперь можем поговорить».
Вспоминает Вели Гаджи-Касумов: «Как-то с Володей Багировым мы зашли в номер к Тарасу Прохоровичу, игравшему в то время в полуфинале первенства СССР в Баку. Володя нес с собой объемистую тетрадь. Я подумал, было, что он готовится записывать шахматные варианты. Записывать то он записывал, но не шахматные, а карточные варианты – Тарас их ему диктовал несколько часов, лежа на диване».
Прекрасный и талантливый был человек!

С чемпионом мира Василием Смысловым я близко познакомился в Ницце во время шахматной олимпиады, где он был почетным гостем. В один из вечерних ужинов я спросил, почему бы ему не приехать в Азербайджан. «Обязательно приеду, – сказал он, – хотя я и сыграл неудачно на чемпионате СССР в 1961 году в Баку, тем не менее, у меня остались теплые воспоминания о тех днях. Особенно я подружился с тогдашним мэром Баку Алишем Джамиловичем Лемберанским. Когда он появляется в Москве, мы часто встречаемся».
Благоприятный повод для приглашения в Азербайджан появился при проведении в Шеки «Белой ладьи». Вместе с инструктором ЦК ВЛКСМ Петраковым Смыслов прилетел в Баку и далее в Шеки.
Восторгаясь природой Мархала в Шеки, где он проживал, Василий Васильевич сказал мне: «Поверьте мне, если сюда вложить средства, то здесь будет курорт не хуже, чем в Швейцарии». Естественно, речь зашла о шахматах, глубине шахматной игры, о ее происхождении. Я так понял Смыслова, что он считал, будто шахматы имеют космическое происхождение. Я вспомнил, что об этом мне говорил уже давно Лев Аронин, будучи в Баку – он даже приводил какие-то доказательства.
Я, шутя, напомнил Смыслову, а это было на моих глазах, как на первенстве СССР в Ленинграде его жена и жена Петросяна при доигрывании… согласились на ничью. «Вы, что, не разговариваете с Петросяном?» – спросил я. Он махнул рукой и сказал: «Об этом человеке я не хочу говорить!»
Шахматы Смыслов рассматривал близко к принципу «черного ящика» – принимаются во внимание входные и выходные параметры – что делается в «черном ящике» – не столь важно. «Если противники не ошибутся в дебюте и середине и сделают сильные ходы (входные параметры), надо соглашаться на ничью (выходной параметр)», – говорил он.
Он даже называл примерное количество ходов для распознавания ситуации.
Несколько по-иному подобные мысли высказывал в свое время и Эм. Ласкер в своем «Учебнике шахматной игры». «Если пре­имущества, которые имеются у моего противника, – писал он здесь, – компенсируются преи­муществами, имеющимися у меня, то положения «равны». B этом случае, гласит принцип Стейница, нельзя атаковать с намерением выиграть; равные положения приводят при пра­вильной игре опять-таки к равным положениям».
Примерно то же самое говорил в беседах со мной В. Макогонов.
С этой теорией не был согласен мой друг международный гроссмейстер, заслуженный тренер СССР Э. Гуфельд, который говорил: «Не зря М. Ботвинник замечал еще в свои юные годы: «Иногда и без ошибки можно попасть в проигранное положение» (книга о матч-реванше Алехин – Эйве, примечания к пятой партии, где как раз Алехин попал в проигранное положение, не допустив ни одной ошибки). Поэтому мне представляется сомнительным известный афоризм В. Смыслова, что если сделать сорок хороших ходов, то можно до откладывания, как минимум, не проиграть. Как бы хорошо ни играл один противник, можно играть еще лучше. Пришло бы вдохновение!»

Естественно, мы с Василием Васильевичем обсуждали современные матчи на первенство мира по шахматам, и я как-то сказал, что его матчи с Ботвинником проходили без конфликтов, чем выгодно отличались от современных. На что он неожиданно ответил: «Да нет, и там были свои проблемы, только об этом было не принято писать в те годы. Начнем с того, что у меня были большие проблемы с тренерским составом. Когда я по своим каналам договорился с Моссоветом о предоставлении квартиры В. Макогонову (при подготовке к матчу на первенство мира в 1957 году Макогонов помогал Смыслову), известные силы (он явно намекал на М. Ботвинника) сделали все от них зависящее, чтобы он не переехал в Москву». «А он хотел переехать в Москву?» – перебил я его, но четкого ответа не получил. Забегая вперед, отмечу, этот же вопрос я позже задал Владимиру Андреевичу, и он ответил мне в свойственной для него сложной форме и как-то косвенно: «Я никогда не хотел быть шахматным профессионалом (и это было правдой, до выхода на пенсию он работал учителем математики. На все мои предложения перейти на шахматную работу, несмотря на значительные материальные выгоды, он отвечал категоричным нет), а при переезде в Москву это было бы неизбежным – таковы были условия Смыслова. Помимо этого, в Москве уже тогда шла жуткая борьба между шахматными профессионалами за «место под солнцем» и борьба между группировками, а я всегда был далек от всего этого».
Еще об одном эпизоде в матче Ботвинник – Смыслов я узнал позже из передачи А. Караулова по ТВЦ «Момент истины». Из интерпретации Караулова следовало, что во время матча Смыслова хотели отравить.
В Шеки Смыслов поразил меня тем, как переживал проигрыш партии в сеансе одновременной игры. Проиграв юным Айнур Софиевой и Вугару Мустафаеву, он весь день был в подавленном настроении и несколько раз объяснял мне, как он упустил ничью. Представитель ЦК ВЛКСМ Петраков всячески успокаивал его.

Сеанс одновременной игры В. Смыслова в Шеки.
Напротив В. Смыслова юная А. Софиева, одержавшая победу

В. Смыслов – В. Мустафаев
Шеки, 1982 г.

Это позиция, возникшая в партии сеанса одновременной игры В. Смыслова с Вугаром (черные).

У белых лишняя пешка, но положение их короля очень плохое. Вугар хорошо провел атаку. 17... c2+ 18. e1 c7! 19. d3 :d3 20. :d3 :b2 21. e2 c1+ 22. d1 или (22. d1 :e3 и т.д.) 22... e4! 23. fe de 24. e2 :e2+ и чёрные реализовали свой перевес. 0–1.

Обед на свежем воздухе в Загаталах. Слева Ч. Петраков, Ч. Султанов, В. Смыслов

Среди участников соревнований – в центре А. Софиева и В. Мустафаев

Смыслов предсказывает родным А. Софиевой ее большое шахматное будущее

По приглашению ЦК комсомола Азербайджана и Федерации шахмат Азербайджана на турнир Дворцов пионеров в качестве почетного гостя был приглашен гроссмейстер Сало Флор.
Я был знаком с ним и раньше, но в этот приезд, в течение недельного общения, я узнал много интересного от этого удивительно приятного и интеллигентного человека.
Вместе с зав. отделом ЦК ЛКСМ Азербайджана Исмаилом Мамедовым, который всегда первым поддерживал все начинания Федерации шахмат и много сделал для их успешного проведения, мы встретили Флора в аэропорту и, естественно, поселили его в лучшей гостинице в номере «Люкс».
«А из этого номера меня потом не выдворят?» – ошарашил он меня своим вопросом. «Как это, выгонят?» Он рассмеялся и рассказал анекдотичную историю, случившуюся с ним в предвоенные годы.
Сбежав от фашистов, Флор играл в международном турнире в СССР и попросил политического убежища. Еще во время турнира он получил положительный ответ и стал гражданином СССР.
Через несколько дней, к нему с необычной для него просьбой обратился директор гостиницы: «Вы не могли бы освободить Ваш номер-«люкс» и перейти в другой номер? Дело в том, что у нас таких номеров несколько, а сегодня к нам заселяют иностранцев, а Вы, как-никак, уже свой – гражданин СССР!»
Темы наших бесед были разнообразны – многое хотелось услышать от этого умудренного жизнью человека.
Хитро улыбаясь, Флор часто ко мне обращался словами – «Господин президент», что сильно меня смущало.

Я спросил у Флора, почему так случилось, что Алехин проиграл матч на первенство мира Эйве, а потом разгромил Эйве в матч-реванше? (Флор был секундантом Эйве в этом матче). «Это был не шахматный матч, а какое-то жалкое зрелище. Алехин был все время пьян и был в полном одиночестве со своим котом. У меня было такое впечатление, что и его кот все время был пьян! В одной из партий Алехин чуть не заснул во время игры. Но, тем не менее, партии были достаточно высокого класса.
А через год его невозможно было узнать – это был другой человек: энергичный, отдохнувший и максимально собранный».
«А каково было ваше общее впечатление об Алехине?» – спросил я его. «Это Вы лучше спросите у А. Котова – он Вам скажет много хорошего о нем!»
Я так и не понял, на чьей стороне и сегодня были симпатии Флора – Алехина или Эйве?
Хорошо было известно, что защита Каро-Канн была, чуть ли не единственным дебютом, который черными играл С. Флор. Шахматисты знают, что в этом дебюте надо быть предельно осторожным, чтобы не попасть в тяжелую позицию. Флор с юмором рассказывал мне, что ему советуют написать книгу о его шахматной практике в защите Каро-Канн под названием «50 лет в дерьме».

«А Вы знакомы с Кересом?» – спросил Флор меня. «Нет, только поверхностно, во время первенства СССР по шахматам в Баку в 1961 году».
«Настоящий шахматный джентльмен – и в игре, и вне игры. Нашим шахматистам не хватает тех качеств, которыми обладает Керес».
Я спросил у Флора про его «партию жизни». «Трудно сказать», – ответил он. Потом, подумав, добавил: «Пожалуй, партия с чемпионом мира Ласкером в 1936 году на московском международном турнире – до этого я не выигрывал у чемпионов мира. Ласкер был сильно расстроен». Улыбаясь, я перебил его: «В 1936 году я родился». Он тоже заулыбался и пошутил: «Считайте, что эту партию я посвятил Вашему рождению». И затем продолжил: «И много лет спустя партию с Корчным в первенстве СССР в Ереване. В этой партии черными я стратегически переиграл В. Корчного».
Один из членов Федерации пригласил на обед Флора и меня – он жил далеко от центра в одном из микрорайонов Баку. Добирались мы туда минут сорок, и Флор тихо мне сказал: «У меня уже пропал аппетит!» на обратном пути мы ехали еще дольше – мимо заправки, и снова Флор мне тихо сказал: «Я уже снова проголодался!»

В стиле ностальгии, я предложил ему встретиться с В. Макогоновым в «Старом интуристе» за ужином и вспомнить матч Макогонов – Флор в военные годы. «Нет, – неожиданно жестко ответил он, – с этим матчем у меня связаны не очень приятные воспоминания. Со мной поступили не очень прилично. Вы лучше отведите меня в комнату-музей С. Есенина». О деталях того матча он говорить не стал.
Выяснилось, что Есенин был каким-то дальним родственником его жены. В комнате-музее Есенина он сфотографировался и попросил работника музея написать несколько слов его жене. Он был счастлив от увиденного и услышанного.
Смотрительница музея прочла нам известные стихи Есенина:

«Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль, теперь в душе испуг,
И в сердце под рукой теперь больней и ближе.
И чувствую сильней простое слово: друг.
Прощай, Баку! Синь тюркская, прощай!
Хладеет кровь, ослабевают силы.
Но донесу, как счастье, до могилы
И волны Каспия, и балаханский май.
Прощай, Баку! Прощай, как песнь простая!
В последний раз я друга обниму…
Чтоб голова его, как роза золотая,
Кивала нежно мне в сиреневом дыму».

Отдыхая в 1924 году в пригороде Баку, в кругу хлебосольных бакинцев, Есенин написал 46 стихотворений, которые опубликовал на страницах газеты «Бакинский рабочий».

Потом, на берегу моря, мы ели шашлык из только что пойманной осетрины.
«Вы знаете, Чапай, такие минуты продлевают жизнь! Мою, во всяком случае. Это я точно знаю – у меня есть возможность сравнивать разные эпизоды моей долгой и очень сложной жизни!»
Не могу объяснить почему, но с этим человеком было как-то тепло и уютно!

Ч. Султанов, С. Флор и А. Быховский во время турнира в Баку

С. Флор выступает на открытии турнира «Вместе с гроссмейстером»
в бакинском Дворце пионеров

Свое, по-настоящему боевое, шахматное крещение в годы войны в Баку, получил гроссмейстер Давид Бронштейн.
«М. Ходос сразу после окончания Сталинградской битвы восстанавливал знаменитый тамошний завод «Красный Октябрь». Линия фронта проходила по заводской территории, и этим все сказано. В один из дней главный инженер М. Ходос вел прием по личным вопросам. Вошел паренек небольшого роста, худенький, в черной замасленной телогрейке, робко подошел к столу и, смущаясь, тихо попросил отпустить его на... первенство СССР по шахматам! Все в кабинете переглянулись: идет страшная война и вдруг шахматы! Внешний вид парня доверия не внушал, пишет автор. «А ты, правда, в шахматы играешь? – вызывающе спросил кадровик. – Как конь ходит, знаешь? А ну, пойдем-ка, сыграем, проверю, что ты за игрок». Они вышли. Главный инженер спросил, как работает парень. Ему ответили, что хорошо, недавно предотвратил аварию на путях. Вскоре вошел смущенный кадровик и сказал, что парень на доску не смотрел, но на одиннадцатом ходу поставил ему мат. Ходос распорядился создать рабочему условия для подготовки, выдать ботинки, куртку, брюки цвета хаки – по тому времени «выходной» костюм. Выделили также талоны на дополнительное питание, прикрепили к литерной столовой.
Уехал наш рабочий в Баку на XIII первенство страны, вспоминал М. Ходос. А вскоре многотысячный коллектив строителей узнал, что наш посланец обыграл самого Ботвинника (добавим: еще и Толуша, и Лилиенталя, и Рагозина. Правда, и проиграл много, занял 15-е место. Но уже в следующем чемпионате страны разделил 2-3 место, пропустив вперед только Ботвинника)».
«Моё поколение погибло, – с грустью говорит Бронштейн, – всю жизнь ощущаю пустоту вокруг себя… В марте 1942-го я проходил военную медкомиссию. К моему изумлению, в армию меня не взяли: зрение оказалось минус пять! Осенью 1943-го направили в Сталинград, восстанавливать завод «Красный Октябрь». Работали сутками, но по ночам, когда не было грузов, можно было читать, анализировать шахматные варианты… Было тяжело, особенно с питанием. И жуткий холод! Поначалу спали в товарном вагоне, одежды путной не было, валенок тоже. И вдруг в феврале 1944-го приходит вызов на полуфинал чемпионата страны в Баку».
Из полуфинала Бронштейн попадает в финал 13-го чемпионата СССР. По сути, это был первый крупный турнир в его жизни. Отсутствие опыта, знаний не могло не сказаться на результатах – в итоге только 15-ое место», – пишет Роман Василевский из газеты «Русский Базар», Нью-Йорк, май, 1999 год.

О многом рассказывал мне Бронштейн, когда мы с ним гуляли по улицам Парижа.
«В Сталинграде мне все время было холодно, а в Баку, в гостинице, я согрелся – топили на совесть. Впервые я попробовал черную икру – какое-то ведомство подарило шахматистам большую банку черной икры и за обедом нам ее несколько раз давали. На этаже, где я жил, была столовая, и в коридоре пахло обедом, что как-то согревало. В выходной от игры день, на стареньком автобусе нас повезли на экскурсию на нефтяные промыслы».

«В 1944 году, в партии с А. Лилиенталем, мне удалось доказать жизненность новой трактовки староиндийской защиты. 1. d4 f6 2. c4 g6 3. f3 g7 4. c3 d6 5. e4 0–0 6. h3 c6 7. d3 e5 8. d5 cd 9. cd h5. Разнообразные ходы черных коней сегодня счи­таются азбукой для начинающих, но в те давние дни были новинкой шахматной теории. Впоследствии, в партии с Ботвинником в 1945 году, я продемонстрировал целый каскад новых фигурных и пешечных приемов, которые сегодня также считаются само собой разумею­щимися».
Для того, чтобы беседовать с Бронштейном, надо было чтобы мозг лихорадочно работал – просто уследить за его глубокими рассуждениями было невозможно! Надо сказать, что он не скрывал своего негативного отношения к Ботвиннику – всякий раз, когда он о нем говорил, как-то по-своему, кривил губы.

Бронштейн как-то мне сказал в Париже, что однажды сделал ничью с «вашим футболистом Алекпером Мамедовым». Я это принял за шутку, так как хорошо знал шахматную силу Мамедова. Оказалось, я ошибался!
В 1955 году футболисты московского «Динамо» проводили сборы в Новогорске. К ним часто приезжал единственный гроссмейстер в «Динамо» Давид Бронштейн.
Давая фору, он играл с Яшиным, Крижевским, Кузнецовым и др. В один из его приездов, рассказывал мне Алекпер, я предложил ему сыграть со мной в шашки (оказывается, Мамедов был чемпионом по шашкам среди спортсменов, проходивших в то время сборы в Новогорске). Игра протекала в напряженной борьбе и окончилась вничью. После партии Бронштейн мне сказал: «Вы можете гордиться этой ничьей – Вы сделали ничью с чемпионом Тбилиси… по шашкам». Оказывается в молодые годы, Бронштейн был чемпионом Тбилиси по шахматам и шашкам.
С большой гордостью Бронштейн показывал автору тысячедолларовую купюру с подписью В. Фишера: «Этой купюре нет цены!» – говорил Бронштейн.

После многочасовой прогулки по Парижу с Д. Бронштейном – он еще не устал!

Приезжал в Баку вместе со своей интеллигентной супругой Яков Эстрин – известный шахматный теоретик. Едва сойдя с поезда, он спросил меня, какова его рабочая программа. «Пару дней отдохните, посмотрите Баку, а потом о деле». «Нет, нет, – запротестовал он, – завтра с утра мы должны начать работу». Эстрин оказал значительную помощь в организации шахматного отделения в институте физкультуры. Для его продуктивной работы все условия создал ректор института Самур Новрузов. Эстрин провел несколько запоминающихся лекций перед тренерами РСШ.
Для проведения выступлений, в Баку по нашему приглашению прилетел Юрий Авербах. Выступления его были интересны, правда, почти всегда речь шла о событиях с участием себя любимого. Острых моментов, связанных с уже начинавшимся противостоянием Карпова с Каспаровым, он избегал.

Юрий Авербах, первый заместитель председателя шахматной Федерации СССР, международный гроссмейстер: «Несколько дней, проведенных в Баку, позволили мне получить определенное представление о развитии детских шахмат в Азербайджане. Я увидел, какое внимание им придается со стороны партийных органов, что уже позволило, в частности, создать целую сеть школ шахматного профиля. Вот и фестиваль, организованный ЦК ЛКСМ Азербайджана, Минпросом Азербайджанской ССР и республиканской шахматной Федерацией, – еще одно подтверждение заботы о нашем шахматном будущем.
Рад, что удалось провести встречу-семинар с представителями шахматных школ, высказать свои воззрения по актуальным проблемам современной методики преподавания шахмат».

Гроссмейстеры А. Лилиенталь и Ю. Авербах среди воспитанников РШШ. За гроссмейстером А. Лилиенталем будущий гроссмейстер Джамиль Агамалиев

Когда Юрий Авербах прилетал в Баку, как раз в то время, когда я отбивался от заявления Смоленского и организованных им же анонимок. Когда я сказал об этом Авербаху, он мне ответил: «Он соединил два принципа и процитировал, как он сказал, частушку, которую слышал в детстве».

Климу Ворошилову письмо я написал.
А потом подумал – и не подписал!

С Анатолием Карповым я познакомился в Салоники.
В 1989 году мне довелось побывать вместе со сборной Советского Союза на шахматной Олимпиаде в Салоники (Греция). Признаться, я летел в Грецию не для того, чтобы играть с кем-то в шахматы или за кого-то болеть: в Салоники меня пригласил президент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес. Побывав в Баку и ознакомившись с моей системой подготовки шахматистов, где впервые в мире широко использовались компьютеры, глава ФИДЕ пришел в восторг и заявил, что с этой системой обязательно нужно познакомить мировую шахматную элиту, и пригласил меня на три недели в Салоники прочитать курс лекций.

С Ф. Кампоманесом – Баку – Салоники

Летели мы туда чартерным рейсом, и в самолете собрался почти весь шахматный бомонд СССР, включая команды чемпионов мира Гарри Каспарова и Анатолия Карпова. Самого А. Карпова, кстати, на борту не было – он добирался в Грецию на автомобиле своих друзей из Болгарии. Хотя отношения между чемпионами мира были, как известно, довольно напряженными, атмосфера в салоне была уютная и доброжелательная. На самом подлете к Салоники неожиданно выяснилось, что садиться нам запрещают и что по указанию диспетчерской самолет должен висеть в воздухе до получения разрешения на посадку. Поначалу это известие никак не повлияло на настроение пассажиров, но когда истекли полчаса, а самолет совершал все круг за кругом, и конца этой томительной карусели не предвиделось, все как-то поскучнели. И тут, чтобы хоть немного разрядить обстановку, я обратился к своему соседу, известному редактору шахматного журнала «64» Рошалю: «У меня такое впечатление, что если сейчас самолет рухнет на землю, то Анатолий Карпов разом решит все свои проблемы и с врагами, и с друзьями». Шутка так понравилась Рошалю, что он тут же бросился по рядам знакомить с ней остальных пассажиров. Первым ко мне повернулся лицом председатель Федерации шахмат СССР Севастьянов и громко расхохотался, потом гроссмейстер Гуфельд. Потом остальные.
Через несколько дней, когда шахматная Олимпиада была в разгаре, ко мне подошел сам А. Карпов и сказал, что ему передали мою шутку, но он хотел бы поинтересоваться у автора, нет ли в услышанном искажений? На что я, не без иронии, ответил, что если главное передано верно, то детали уже не имеют значения, даже если какие-то искажения и есть. Карпов улыбнулся и сказал, что доволен и ответом, и самой шуткой.
После моего выступления на конгрессе ФИДЕ, вечером за ужином, ко мне подошел Карпов, поздравил с успешным выступлением и просил дать ему для ознакомления копию моего доклада. На другой день Карпов мне сказал, что он внимательно ознакомился с докладом и ему очень понравились предлагаемые методы обучения шахматам. «У меня тоже есть свои соображения в этом направлении, и если Вы не возражаете, мы соединим наши усилия», – неожиданно предложил он. Я, конечно, немедленно согласился, так как знал, что у Карпова была мощная команда программистов. Таких программистов в то время в Азербайджане не было.

Ч. Султанов и А. Карпов в Салоники

За несколько дней до отъезда из Салоники, Карпов мне сказал, что он уже сообщил в Москву своей команде о нашей договоренности, и по приезду в Москву мы обсудим этот вопрос.
Когда мы прилетели в Москву, прямо из аэропорта мы поехали к Карпову домой – там уже нас ждали программисты. Оперативно мы составили план будущей работы и договорились, что программисты в ближайшее время прилетят в Баку для начала работы.
Через некоторое время суперпрограммисты из команды Каспарова, во главе с Владимиром Васильевым, были в Баку, и мы начали интенсивно работать.
В один из приездов они были с женами – прилетел мини-коллектив.
Всех их я принимал за свой счет, и мы плодотворно работали.
Попутно отмечу, что для консультации со мной, по совету Карпова, прилетал и один из разработчиков программы «Чесс ассистент» В. Тимофеев. Будучи в Баку, Тимофеев удивил, когда вдруг спросил меня: «Где у вас в Баку клуб для бальных танцев?» Я развел руками. Оказывается, в Москве два раза в неделю он ходил на бальные танцы.
Но когда значительная часть работы была сделана, и осталось только ее оформить, к сожалению, продолжение было, не по моей инициативе, прекращено, так как начались известные события, закончившиеся развалом СССР.
К сожалению, должен отметить, что когда распался СССР, компьютерная команда Карпова не вспомнила обо мне и наших совместных разработках. Не вспомнил обо мне и А. Карпов, когда неоднократно прилетал в Баку. Да и в прессе я не встречал упоминания о нашем вкладе в компьютерные разработки команды Карпова. Циничные французы говорят: «Чего стоит услуга, которая уже оказана?»
Для меня подобное отношение Карпова и его команды, как слону дробинка, но по-человечески жалко его команду, верой и правдой ему служившей. Не хочется повторять слова, которые говорили мне некоторые члены его команды.
Почему-то вспоминаются слова одного из героев фильма «Место встречи изменить нельзя», сказанные Шарапову в адрес Жеглова: «Для него люди – мусор. Через любого перешагнёт».

Один из многих договоров, подписанных мною и Карповым.

Конечно же, не всегда мои отношения с гроссмейстерами были без проблем.
Я вспоминаю разговор, состоявшийся в Салоники во время шахматной Олимпиады. Гроссмейстер Нана Иоселиани в присутствии известных шахматистов тогда заявила мне: «Как такое могло произойти в Сумгайыте?!» В ответ я ответил, что это трагедия, спровоцированная известными сепаратистскими силами извне. В ответ я услышал: «Какой сепаратизм – это вандализм с вашей стороны!» – истерически закричала она – и это повторялось несколько раз («не обращай внимания, – говорил мне Гуфельд, – это она подыгрывает Каспарову»). Что же, сегодня в Грузии практически все понимают, что такое сепаратизм, и как он претворяется в жизнь. Надо полагать, сегодня понимает это и Н. Иоселиани. Как говорил Юлиус Фучик: «Не бойся врагов – в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей – в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных – они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существует на земле предательство и убийство».
Именно равнодушно воспринимали наши шахматные друзья из Грузии события в Азербайджане в те годы, чему во многом способствовала и недалекая политика Гамсахурдия и Шеварднадзе.

Вот отрывок из интервью известного артиста, то ли Вахтанга Кикабидзе, то ли Бубы. Вопрос: «Вы тоже считаете, что женщина – друг человека? Ответ: «Дорогая, давай не будем грузин оскорблять. Эту фразу сказал в «Кавказской пленнице» азербайджанец (?! – Авт.). В Грузии женщина – святыня». Вот так! Фамилия этого героя в фильме Саахов – не азербайджанская. Играет эту роль Этуш – далеко не азербайджанец, а фильм снимался на курортах Черного моря. Тактичные авторы кинокомедии говорят, что действие происходит «где-то на юге». Но, как уверяет Кикабидзе, этот антигерой, собравший в себе чуть ли не весь негатив того времени, – азербайджанец. И это не первый его недружественный акт по отношению к нашему народу. Так и хочется сказать: лети и хрипи дальше, «птичка-невеличка», и не порть отношения между грузинами и азербайджанцами.

За то время, когда я был председателем Федерации шахмат Азербайджана, Виктор Батуринский неоднократно прилетал в Баку – в то время директор ЦШК. Безусловно, он был наиболее сложной и колоритной фигурой в шахматном мире, с которой довелось мне встретиться.
По окончании юриди­ческого института в 1939 году был призван рядовым в действующую армию. Проходил службу в Забайкальском военном округе. В 1940-м году он был уже помощником команди­ра взвода.
В начале 1941 года 46-я стрелко­вая дивизия передислоцирова­лась в лагеря под Тамбовом, а 12 июля уже вступила в бой с нем­цами в районе Рославля. Остат­ки дивизии отступили к Москве. В сентябре 1941 года Батуринский был назначен военным следователем 9-й Кировской дивизии московского народного ополче­ния. Она размещалась юго-западнее Ельни и 30 сентября, во время наступления немцев на Москву (операция «Тайфун»), попала под танковый удар. Вся 24-я армия, в состав которой входила Кировская дивизия, оказалась в окружении и поне­сла большие потери. Почти две недели Батуринский с группой военнослужащих пробивались к своим. Местом воссоединения стало Бородинское поле – это строки из биографии Батуринского.
Оказывается, Батуринский был помощником главного военного обвинителя Горяного на закрытом процессе по делу Пеньковского, но о самом процессе он не сказал ни слова, будучи в Баку.
В один из приездов Батуринского в Баку, я спросил у него про отца В. Багирова и брата М. Макогонова (отец Багирова был репрессирован в конце 30-х годов). «Багиров просил меня узнать про своего отца (В. Макогонова он не называл), но по обоим случаям мне ничего узнать не удалось», – ответил он мне. Как-то я спросил и у Макогонова о его брате, но он сделал вид, что не слышал вопроса.

Все его поездки в Баку были связаны с деятельностью на посту шахматного руководителя СССР, но однажды он мне позвонил и сказал, что хочет приехать в Баку на недельку в отпуск вместе с женой инкогнито.

Конечно же, я ему сказал, что ждем его с нетерпением. Он недавно женился и, как я понял, проводил, если можно для его возраста так выразиться, медовый месяц.
Много, очень много, я узнал от него о шахматной жизни в прошлом и настоящем. Многое от него я узнал о выдающих шахматистах разного поколения.
Оказывается, М. Ботвинник с большим уважением относился к его покойной матери и часто приходил на ее званые обеды.
В каждую годовщину ее смерти, он возлагал цветы на ее могилу, предварительно уточнив, что Батуринского там не будет (отношения у них были испорчены навсегда).
«Известно, что чемпион мира по шахматам Т. Петросян не владел иностранными языками, – рассказывал мне Батуринский. И вдруг, когда сборная команда СССР по шахматам прилетела в Аргентину, он, к всеобщему удивлению, бойко заговорил с группой встречающих людей. Вскоре все прояснилось – говорил он по-армянски, а люди были армяне».

В один из наших многочисленных застолий на берегу Каспийского моря Виктор Давыдович вдруг сказал: «Вы знаете, Чапай, почему я люблю приезжать в Азербайджан? Здесь Вы меня принимаете как-то, по-особенному тепло и уютно, без лишнего шума и показухи. За все время пребывания в Баку с Вами я чувствую к себе искреннее отношение и отдыхаю душой и телом».
И этому было доказательство – он много и заразительно смеялся (мне говорили, что в Москве редко кто видел его улыбающимся).
На лоне природы недалеко от Баку, Виктор Давыдович прекрасно пел старинные русские романсы, называл лучших исполнителей этих романсов-"Зачем меня обворожила , Коли в другие не мил тебе..."- Ну, а с сигарой, практически, не расставался.
Выступал я вместе с Батуринским и в обширной телепередаче по местному телевидению, организованной Ниджатом Рагимовым. Говорил Батуринский легко и свободно, приводя многочисленные примеры из своей богатой шахматной жизни. Естественно, я в компании с ним чувствовал себя не очень уютно, и он всячески поддерживал меня своими остроумными репликами.

В один из приездов, Батуринский предложил мне посетить футбольный матч: «Вы болельщик футбола?» – спросил я у него. «Нет, я не такой уж болельщик футбола, но очень люблю окунуться в футбольную обстановку на стадионе – она напоминает мне мою молодость», – ответил он. В этот день «Нефтчи» встречался с московским «Торпедо» и победил со счетом 3–0 – практически весь матч стадион содрогался от восторгов болельщиков, особенно во время забитых мячей. Когда мы выходили из стадиона, Батуринский мне сказал: «Так болели за «Спартак» в Москве в тридцатых годах – я тому свидетель».

Было совершено ясно, что ему смертельно надоели шахматные интриги: «Они даже не знают, что я в Баку, я всем сказал, что еду за границу», – с какой-то радостной улыбкой говорил он мне.
И надо сказать, в свою очередь, на любую нашу просьбу он немедленно отзывался – он был хозяином своего слова.
Каспаров отказывался ехать на юношеский чемпионат мира, так как он по срокам совпадал с выпускными экзаменами. А без сдачи выпускных экзаменов получить медаль было невозможно – таков был закон. Батуринский твердо обещал, что организует письмо от министра просвещения СССР, чтобы Каспарову дали золотую медаль по итогам года, без сдачи выпускных экзаменов. Говорили, что это невозможно, и обещание Батуринского – пустое слово. Но он выполнил свое обещание – я сам видел это письмо, хотя Каспаровы впоследствии это отрицали.
В разговорах с Батуринским в Баку доброжелательного отношения к Каспарову я не заметил, но не было такого отношения и к Карпову – всегда чего-то Батуринский не договаривал. У меня было такое субъективное впечатление, что по нему – «хрен редьки не слаще».
Очень добрые воспоминания остались у меня от Батуринского, чего бы о нем ни говорили.
В один из приездов в Москву Батуринский пригласил меня на ужин в «Метрополь». Когда мы вошли в зал, к нам подошел администратор и очень тепло приветствовал Виктора Давыдовича. Тот тоже ответил взаимностью и сказал ему только короткое: «На Ваше усмотрение!» Администратор сам начал накрывать на стол. Их разговор как-то не был похож на разговор между посетителем и официантом. Вскоре все прояснилось: «Он (он назвал его по имени-отчеству, которое я забыл) на приемах обслуживал Сталина!» – сказал Виктор Давыдович. А дома у себя он угощал меня удивительно вкусным кофе, который по своему рецепту готовил сам.

В один из дней на олимпиаде в Ницце Батуринский подошел ко мне и сказал: «Сегодня вечером, Вы – мой гость! Поужинаем вместе». Вечером мы ужинали в дорогом ресторане, где давали представление. Уже выходя из ресторана, он сунул мне в карман какие-то деньги. Работая научным консультантом в крупных нефтяных компаниях Запада и занимаясь бизнесом, я получал весьма серьезные деньги, но эти 200-250 долларов (уже точно не помню) вспоминаю всегда с особой теплотой – нетрудно понять, что они значили для «Руссо туристо», как говорил Миронов в знаменитом фильме.
Батуринский был мужественный человек. Как пишет Сосонко -
«За два года до смерти сказал Карпову: «Я никак не предполагал, что доживу до таких лет, иначе не женился бы на такой молодой женщине, ведь между нами разница в тридцать шесть лет, и ей придется исполнять роль сиделки при мне. Если я совсем ослепну, я без колебаний всё прекращу».
Про Батуринского, особенно после его смерти, его коллеги говорили разное, и это их право.
У меня про Батуринского сложилось твердое мнение – именно такие, как он, строили советское государство – плохое или хорошее – это другой вопрос.
Неприлично критикуют его совсем не те люди!
Юрий Авербах пишет: «Будучи главой советских шахмат, Батуринский не только играл роль – все играют роли, – он еще и получал удо­вольствие от этого. Как третьеразрядный актер, получивший раз в жизни возможность сыграть Гамлета. Он дорвался до власти и, ког­да командовал, получал от этого полное удовольствие, и все это видели».
В Баку, Москве, Париже, Ницце я артистизма у Батуринского не видел!
Интеллигентный Юрий Львович так говорить не имеет морального права. «Шахматный Микоян» – от Ильича до Ильича, без инфаркта и паралича, должен быть сдержан в своих оценках.

«Когда Корчной остался на Западе, в «Советском спорте» тут же появилось коллективное «Письмо гроссмейстеров»: «Ничего, кроме чувства возмущения и презрения, не вызывает у нас подлый поступок шахматиста Корчного, предавшего Родину…» И далее шли подписи: Ю. Авербах и др. В таких случаях Авербах всегда был впереди – и по алфавиту, и по убеждениям. А вот четверо гроссмейстеров – Ботвинник, Бронштейн, Гулько и Спасский – отказались подписаться. Как выяснил журналист Лев Харитон, один из «патриотов» был особенно ретив – все тот же Авербах. Он отправил еще и собственное письмо в ФИДЕ, в котором требовал исключить Корчного из всех международных соревнований. Уникальный случай – один гроссмейстер добивался, чтобы другого отлучили от шахмат!» – писал Е. Гик.

Во времена, когда Батуринский уже не работал в Спорткомитете, а сотрудничал с Карповым, я позвонил ему и пригласил в Баку. Его ответ меня озадачил: «Я невыездной(?!)». Наступила пауза, и он добавил: «Мне впору сиделку иметь!» Потом, вновь после паузы, добавил: «Партии собираю для компьютерной системы Карпова. Уже много собрал, но денег пока не получал. Карпов говорит, что все мы получим деньги, когда начнется реализация этой программы, я же ему говорю, что я столько жить не буду». Вот такой последний, странный и грустный разговор!
Впоследствии мне рассказывали, что Карпов купил у Батуринского шахматную библиотеку, которой не было равной в СССР.

В 1954 году на командном первенстве СССР по шахматам среди юношей, шахматисты после тура ехали в столовую, где питались. Одним из последних в автобус зашел молодой человек со значком мастера спорта СССР. Когда автобус тронулся, этот молодой человек громко сказал: «Что за публика, мастеру спорта место никто не уступает?» Один остряк с места ему ответил: «Нас учили уступать место пожилым, ветеранам войны, инвалидам, беременным женщинам. А Вы, молодой человек, не инвалид и не беременный!» Раздался всеобщий хохот – так я впервые увидел Николая Крогиуса, который был одним из тренеров команды РСФСР. Много лет спустя, как только он стал начальником управления по шахматам, он живо откликался на все наши просьбы о проведении шахматных мероприятий в Баку – в один год мы провели почти все всесоюзные соревнования в Азербайджане. Мы неоднократно приглашали его в Баку, он всегда обещал, но так и не приехал.
У меня было такое впечатление, что он опасался А. Карпова. Явно негативно относился он к Каспарову – Крогиус был сильно обижен на Каспарова, за то, что он приписал ему известное выражение: «Когда я спросил Крогиуса, что все это значит, он ответил с обезоруживающей прямотой и без особых признаков той личной неприязни ко мне, которая появится позже: «У нас есть чемпион мира, и другой нам не нужен», – писал Каспаров.
«Я ему сказал, что у нас есть достойный чемпион мира, и с ним надо бороться за шахматной доской, не привлекая нездорового внимания западной прессы», – говорил он мне.
В один из весенних дней мне позвонил Николай Крогиус и сказал следующее: «Чапай Алиевич, на Вас поступила очередная жалоба, но уже в ЦК КПСС. Нам поручили проверить эту жалобу. Посылаем к Вам Серова – он человек опытный и объективный – на месте разберется».
Когда Серов прилетел, он ознакомился с документами в РШШ и выехал в районы республики для проверки фактов, изложенных Смоленским в его письме (он писал, что в районах соревнования не проводились и расхищались государственные средства).
Затем он побывал в Академии Наук, где была, мол, основная работа, в Минпросе, спорткомитете, ЦК комсомола, с которыми в тесном сотрудничестве работала Федерация шахмат и РШШ. Собрав все материалы, он позвонил «подписанту» Смоленскому и сказал, что хочет с ним встретиться. Смоленский начал избегать встречи. И тут Серов проявил себя как опытный аппаратчик – он дал телефонограмму ректору Азербайджанского Госуниверситета, в которой сообщил, что он прилетел в Баку по заявлению Смоленского в ЦК КПСС, а тот избегает встречи с ним.
На этом проблема Смоленского была закрыта – ректора возмутило и само заявление Смоленского и его отказ от встречи с Серовым.

Улетая из Баку, Серов на прощанье сказал мне: «За долгие годы работы в советских органах, я много раз проверял заявления, за которыми были десятки миллионов рублей. Заявление на Вас – курам на смех. Но у меня сложилось твердое мнение, что за Смоленским стоит серьезный человек, и он на этом не остановится. Ждите продолжения». Фамилий и имен он не называл.
Не могу утверждать, что все это было инициировано Каспаровыми, но то, что они были в курсе происходящего и активно отслеживали эти события – несомненно – главным организатором этой грязной игры был первый тренер Каспарова – Олег Приворотский – все заявления на меня, как знатока шахматной ситуации в республике, писались под его диктовку. Именно он привлек к этой компании одного из тренеров нашей школы (впоследствии он, оставив шахматную работу, подался в маляры).
После отъезда Каспарова из Баку и известных событий, каспаровцы, естественно, потеряли позиции, и Приворотский упорно искал встречи со мной. Я ее избегал, так как этот человек вызывал у меня чувство брезгливости.
Но однажды встреча состоялась случайно – я гулял в парке с собачкой, а он с какой-то девицей. То, что он рассказывал мне, весь дрожа, пересказывать не хочется – я задал ему лишь один вопрос – каково было участие Каспаровых в этой грязной истории? Ответ его я привожу один к одному: «При встрече со мной Каспаров спросил у меня: «Ну, что, несгибаемый Смоленский добивает Султанова?» Этот ответ я передал нашей компании», – закончил он.
Вот такие пироги!
Любопытна и дальнейшая судьба Приворотского. Уехал в Израиль и устроился тренером в какой-то организации. Уже через некоторое время там от него избавились, и он уехал уже в Россию. Самое любопытное, что Каспаров не оказал никакого содействия в трудоустройстве своего первого тренера в России.

И последнее о Крогиусе.
После развала СССР, я сильно удивился, когда мне сказали, что Н. Крогиус уехал в США. Каспаров остался в России, а Крогиус оказался в США – это в те годы представить себе было невозможно – все в один голос говорили обратное!

И все же, как относились к Карпову, по многим моим наблюдениям, Батуринский, Крогиус и Севастьянов? Из моих многочисленных встреч с ними и разговоров на эту тему, у меня сложилось субъективное, но твердое мнение, что Крогиус и Батуринский симпатизировали Карпову, но эта симпатия была какая-то государственная, не человеческая. Я не мог отказаться от мысли, что у них была какая-то затаенная неприязнь к Карпову. По-моему, они боялись потерять свои должности, в случае поражения Карпова.
Однозначно, с нескрываемой и искренней симпатией к Карпову относился В. Севастьянов – известная статья В. Севастьянова в «Литературной газете» под названием «Карпов, каким мы его любим» в действительности отражала его взгляды на Карпова.

Тут уместно отметить, по моим наблюдениям, что из всех спортивных деятелей в Азербайджане, искренне, порой в ущерб своей политической карьере и шахматному движению в республике, к Каспарову относился Г. Рзаев.

В Баку приезжали грузинские чемпионы мира Нонна Гаприндашвили и Майя Чибурданидзе.
На одном из соревнований в Баку Гаприндашвили познакомилась со своим будущим мужем. Активным участником этого доброго дела, как я хорошо помню, был Александр Васильевич Кикнадзе.
По приглашению Федерации шахмат вместе со своим тренером Эдуардом Гуфельдом в Баку для выступлений и сеансов одновременной игры приезжала Майя Чибурданидзе.

В один из ее приездов мы Майю встречали с оркестром. Когда Майя с матерью и тренером Эдуардом Гуфельдом сошли с поезда, они долго искали глазами того, кого так встречают. «Майя не привыкла, чтобы ее встречали с оркестром», – сказал мне мой старый друг Э. Гуфельд.

Диапазон ее выступлений был широкий – от рабочих-строителей Карадагского района до ЦК Компартии Азербайджана.

Сеанс одновременной игры в ЦК Компартии Азербайджана

Естественно, мы с должным вниманием относились и к ее материальной стороне – чувствовалось, что у нее, как, скажем, у Гаприндашвили, не было богатых спонсоров. Например, на турнир молодых мастеров в Баку она приехала без тренера и попросила меня помочь ей в этом вопросе. Эту проблему я решил, договорившись с мастером Корсунским.
Безусловно, ее приезды в Баку оставили добрый след в шахматной жизни Азербайджана.

Справа – моя супруга Любовь Султанова, мать М. Чибурданидзе,
Р. Лемберанский, М. Чибурданидзе, композитор Ф. Ализаде.
Второй ряд – Ч. Султанов, Э. Гуфельд, А. Мамедов

В Салоники на шахматной олимпиаде

Во всех наших начинаниях активное участие принимал тренер юношеской сборной СССР, заслуженный тренер СССР Анатолий Быховский. Он неоднократно прилетал в Азербайджан и бывал в разных городах республики. Не знаю, как сейчас, но тогда он был гурманом: «Из «выездных» блюд, – говорил он мне, – больше всего мне нравятся копченые ножки молодой свиньи с черным пивом, которые я ел в Вильнюсе, и ваше пити, которое я ел в Шеки».
Он всегда отличался своей корректностью, вдумчивостью и юмором. А. Быховский рассказывал мне анекдотический случай про одну нашу шахматистку (фамилию ее я, естественно, называть не буду). «Это было на полуфинале первенства СССР по шахматам среди женщин. Когда я подошел к одной доске, то при мне последовало соглашение на ничью – на доске был эндшпиль – два коня против пешки, в котором, как известно, у имеющего перевес, большие шансы на победу. «Почему Вы согласились на ничью, ведь у Вас большой материальный перевес?» – спросил я. «Молодой человек (она, по-видимому, меня не знала), Вам, наверное, неизвестно, что два коня против короля не выигрывают?» «Да, но на доске есть еще пешка», – ответил я ей. «Но пешка не моя!» – возмущенно ответила она!»
Естественно, я спросил у Быховского о будущем Гарика. «Талант у него огромен, я такого ранее не видел. Главное, чтобы выдержало здоровье, особенно нервная система – я видел талантливейшего юношу харьковчанина Штейнберга, который в раннем возрасте поглощал огромное количество информации и неожиданно умер от отека мозгов», – ответил он.

А. Быховский выступает в Шеки

Особенно он отличался своей щепетильностью. Как-то, возвращаясь из Шеки, мы заехали в Геокчай к моему родственнику. Когда мы уезжали, мой родственник положил в багажник машины ящик знаменитых геокчайских гранатов для гостя. Всю дорогу до Баку Толик терзался мыслью – правильно ли он сделал, приняв подарок от человека, которого увидел в первый раз. Все мои доводы, что он мой близкий родственник и ты наш гость, его как-то не убеждали.
И вдруг, после развала СССР и карабахских событий, я с удивлением и огорчением узнаю, что Быховский поехал в … «НКР» судить (!?) «международный» шахматный турнир. Поразительно было то, что такой рассудительный и осторожный человек, всегда сторонившийся политики, пошел на такой шаг.
Остается предположить одно – «нужда не тетушка» и «доллар, он и в ЦШК доллар!» Этим своим поступком Быховский перечеркнул все свои добрые дела, сделанные для Азербайджана.

Однажды, я столкнулся с необычным случаем приезда в Баку гроссмейстера.
С Талем я был знаком с юношеских лет – вся наша юношеская команда была очарована Мишей Талем – когда он заходил в нашу комнату, то сразу попадал в окружение друзей. Помню, как он смущался, когда мы предлагали ему распить бутылочку вина, и всегда отказывался. Увиденное мною через несколько лет меня поразило!
В один из осенних дней, у меня в квартире раздался телефонный звонок. Голос, который трудно было с кем-то спутать, весело сказал: «Чапай, привет!» Это был Михаил Таль. «Миша, здравствуй, – радостно ответил я, – тебя так хорошо слышно, как будто ты в Баку!» «А я в Баку, – поразил он меня, – в гостинице «Интурист». Приходи, если есть желание». «О чем ты говоришь – я буду через полчаса!»
Через полчаса я был в гостинице «Интурист». Около «люкса» Таля, с портфелем в руках, туда-сюда ходил Владимир Багиров.
«Что происходит?» – спросил я у него. «А я, как и ты, ничего не понимаю. Он мне позвонил, сказал, что хочет поиграть со мной в блиц, и просил взять с собой часы и шахматы».
«Ну, и почему Вы не играете?» – спросил я. «А я его жду уже больше часа. Он в ресторане. И не один».
Я вошел в ресторан, и за одним из столиков я увидел Мишу с несколькими девицами (как потом выяснилось, они были из ансамбля «Березка»).
Он уже был в глубоком «порядке», и с моим приходом пир продолжился. Таль пил как-то нехорошо – не чувствуя количества выпитого. Я вспомнил как в 1954 году на командном первенстве СССР по шахматам среди юношей в Харькове, тренер нашей команды Султан Халилбейли, налив полный стакан сухого вина, предложил выпить Талю. «Что Вы, я столько вина за месяц не выпью», – сказал он и слегка пригубил – прошло менее 10 лет.

Вскоре происходящее начало меня беспокоить, и я ему осторожно сказал: «Там тебя Володя ждет» (почему-то, Володя не хотел зайти в ресторан, хотя мы его приглашали). «Да, да, я помню. Я ему звонил. Сейчас пойдем». И вскоре, в его номере «Люкс», начался блиц-матч. Это было незабываемое зрелище – напротив друг друга сидели аккуратный, выбритый и хорошо отдохнувший Багиров и ….Таль, состояние которого детализировать не хочется.
Почти в каждой партии, от понятного неловкого движения Таля, фигуры рассыпались на доске, и Багиров пытался остановить часы, чтобы привести доску в порядок, но Таль низменно говорил: «Нет, нет, только за счет моего времени!»
В один момент, он вообще «поплыл», и я укоризненно поглядел на Багирова, но тот был полон решимости продолжить матч, так как счет уже был не в его пользу. «Плавание» продолжалось недолго – уже в следующее мгновение демонический взгляд Таля устремился на доску.
Когда Багиров понял, что ему не отыграться, счет рос не в его пользу, после моей третьей просьбы, он предложил закончить игру.
Мы все попрощались и договорились встретиться завтра.
Через час мне позвонил председатель Спорткомитета республики Махмуд Алиевич Искендеров: «Слушай, что делает Таль в Баку?» – спросил он меня.
«Он приехал, как частное лицо. Отдыхает после турниров», – ответил я.
«Отдыхает», – как-то зло сказал Искендеров. «Приходи в «Интурист» – у него тяжелый приступ».
Картина была тяжелой – после нескольких уколов Миша спал, и около него дежурил врач скорой помощи.
Утром в аэропорт мы ехали молча. С нами был врач футбольной команды «Нефтчи», которому Искендеров поручил лететь в Москву вместе с Талем и сопровождать его в представительство Латвии в Москве – оттуда без конца звонили в Баку с одним вопросом – что с Талем?
Прошли годы, но тот необычный блиц-матч, своей какой-то фантастичностью, неземной зрелищностью так и остался в моей памяти.

«В 1961 году, – пишет А. Кикнадзе, – я был послан газетой «Советский спорт» на чемпионат СССР в Баку. Мой соавтор, мастер и судья международной категории Борис Баранов, неожиданно заболел, он лежал с высокой температурой, этого доброго человека чтили гроссмейстеры. Таль первым изъявил готовность помочь в анализе партий.
Он играл в том турнире сам, сразу после тура поднимался к нам в номер и расставлял на четырех досках наиболее любопытные позиции, возникавшие в других партиях. Уже и тогда у него не было записей, он запоминал те партии во время прогулок по сцене, когда очередь хода была за партнером. Мало того, показывал, как могли развернуться события в тех четырех партиях, если бы в миттельшпиле или эндшпиле белые сыграли так, а черные – так.
Тогда я впервые почувствовал (и оценил) фантастическую способность гроссмейстера улавливать и сохранять в памяти всё достойное внимания, всё то, что может пригодиться нам для репортажа или ему «когда-нибудь в жизни».
Я часто присутствовал на этих встречах и полностью согласен с оценкой Кикнадзе. Но тот блиц-матч Таля с Багировым был ни с чем несравнимым зрелищем!

Ч. Султанов наблюдает за игрой М. Таля с В. Багировым

В начале 80-х годов, Таль вновь прилетал в Баку, но это был какой-то полуподпольный приезд – ни с кем, кроме Каспарова, он не общался и проводил с ним какие-то сборы. Судачили разное – одни из команды Каспарова говорили, что он прилетел в Баку из-за нескрываемых симпатий к Каспарову, другие – по поручению Карпова. Надо сказать, что в те годы, практически инкогнито, к Каспарову прилетало много гроссмейстеров.

На международном турнире в Москве, который проходил в торговом центре, в один из туров ко мне подошел Алик Рошаль вместе с крепко сложенным мужчиной и сказал ему: «Познакомься, это Султанов Чапай, председатель шахматной Федерации Азербайджана», – это был известный писатель Аркадий Вайнер. «Да, да, я много раз слышал это имя, – и, весело рассмеявшись, добавил, – правда, в разных вариациях!» Суть «вариаций» мне стала ясна чуть позже.
Потом мы ужинали в уютном ресторане, и много интересного я узнал от него. Он глубоко понимал проблемы того времени (например, от него я услышал, что будущее СССР не безоблачно), правда, точки он не ставил, кроме как на советской действительности.
Позже он от души прошелся по коммунистам, когда на выборах президента Росси в 1996 году он призывал голосовать за Ельцина. Расставаясь, он подарил мне свою, вместе с братом написанную, книгу «Эра милосердия» с надписью, связанной с «вариациями»: «Если чувствуете, что за Вами правда – боритесь за нее».

На шахматной олимпиаде в Ницце и Салоники я увидел и услышал много интересного.
Во время одного из туров олимпиады в Ницце ко мне подошел гроссмейстер Володя Либерзон, он играл за Израиль, и как-то испуганно меня спросил: «Как поживает Володя Багиров?» На первенстве СССР в Ленинграде он часто ужинал и обедал вместе с нами, и у него с Багировым сложились довольно дружеские отношения, во всяком случае, лучше, чем с другими участниками турнира. «Нормально», – ответил я. В это время я заметил, что работник спорткомитета Азербайджана, входивший в команду Каспарова, впился в нас глазами. «Ну, будь здоров!» – сказал я Либерзону и отошел в сторону. Потом я заметил, что все члены нашей делегации избегали встречи с ним.
В Ницце я жил в номере гостиницы с известным шахматным журналистом, давним моим другом, Аликом Рошалем. Почти весь турнир он был не в духе – он готовился к большому разговору с Карповым о своем будущем, а тот избегал этого разговора. Наконец, уже в конце турнира он пришел в номер в четвертом часу ночи, весь сияя – большой разговор с А. Карповым состоялся – он в команде Карпова! С этого времени началось их долгое творческое содружество.
Алик обладал ярким талантом журналиста – в разговорах, в среднем, каждая третья его фраза была остроумной! Не могу сказать, ввиду мимолетности встреч, насколько он был последователен в своей журналистике, но в одном он был последователен – на его многочисленных бракосочетаниях всегда свидетелем был Таль!
«То, что у Толи будут большие проблемы с Каспаровым, я понял в 1982 году в Тбилиси на первенстве СССР, когда он с победителем турнира Мишей Талем, на моих глазах, сыграл вничью матч из 20 партий в блиц. Бах, правда, мне говорил, что у Каспарова нервная система не выдержит – он весь дрожит в пылу борьбы, но он ошибся», – говорил мне позже в Москве Рошаль.

Ч. Султанов и А. Рошаль на Монмартре в Париже

Именно в то время я узнал поразительные факты из жизни Рошаля.
Отец Александра – Борис Рошаль – был арестован в 1937 году и, через несколько месяцев, расстрелян. Мать Александра была сослана в Казахстан, как «член семьи изменника родины». В Актюбинске Александр научился играть в шахматы – восьмиклассником Рошаль стал чемпионом Актюбинской области по шахматам среди взрослых.

Вблизи Эйфелевой башни. Ч. Султанов (слева) и А. Рошаль (справа)

«Олимпиада в Ницце, 1974 год. Лазурный берег. Автобус с советс­кими туристами, пару дней назад прилетевшими из Москвы, дви­жется по автостраде, вьющейся вдоль берега моря. Солнце и паль­мы, фешенебельные отели, теннисные корты. Кто-то робко спраши­вает: «Это уже Монте-Карло?» В тот же миг слышится характерный голос Гуфельда: «Нет, это еще «Монте-Карло – Сортировочная»!» – пишет Сосонко. Я был свидетелем этой шутки и реакции на эту шутку Нейштадта: «Ему можно!»

С Эдуардом Гуфельдом я познакомился в 1954 году на юношеских соревнованиях в Харькове – он играл на первой доске за Украину. Как-то мы сблизились и в один из вечеров пошли в парк культуры на танцы. Как часто бывает в таких случаях, мы не нашли общий язык с местными ребятами и, возвращаясь в гостиницу с разорванными рубашками, мало были похожи на шахматистов. Это стало «фундаментом» наших дружеских отношений в будущем.

Вместе с М. Чибурданидзе и Э. Гуфельдом

По приглашению нашей Федерации, он неоднократно бывал в Азербайджане и всегда с пользой для дела. Многократно я с ним встречался и за рубежом.

В Салоники, уже близко к отъезду, Эдик как-то зашел ко мне в номер – я уже складывал вещи. На столе лежали различные сувениры, которые я не успел раздарить. «Что с ними будешь делать?» – спросил он меня. «Да ничего, возьми себе, если тебе это нужно». «Возьму», – сказал он. Через некоторое время он вернулся с кучей греческих сувениров и вручил их мне. В местном сувенирном магазине он обменял мои сувениры на греческие, тем самым избавив меня от проблем, связанных с сувенирами для друзей в Баку.
Уже в Салоники было заметно, что у него появились определенные проблемы со здоровьем – болели ноги, и каждый шаг ему давался с трудом.
Он неоднократно мне говорил, что свою лучшую партию в шахматной жизни он сыграл в Азербайджане – в Кировабаде (ныне Гянджа) на полуфинале 41 первенства СССР в 1974 году. Вот эта партия с примечаниями Гуфельда.

Эдуард Гуфельд
Моя Мона Лиза
Моя «бессмертная»

Каждый человек рождается с предпосылками гениальности. Но реализуются они у единиц. А остальные? Кому как повезет. У одних их гений спит всю жизнь. У других – просыпается в самый неподходящий момент – не тогда, когда художник, допустим, создает картину, а в тот день, когда он в новой квартире расставляет мебель. Иным везет больше. Руже де Лиль написал «Марсельезу» в нужный момент и в нужное время и стал, по выражению Стефана Цвейга, гением одной ночи.
Мне тоже повезло: если во мне и есть шахматный гений, то он проснулся именно в тот вечер, когда я играл с Владимиром Багировым. Больше мне не удалось сыграть партию такого размаха. Я не Фишер, не Карпов и не Каспаров, у которых их гений всегда бодрствует. Но спасибо судьбе даже за один вечер! Иногда говорят, что по сравнению с прошлым веком мы играем практичнее и рациональнее, скупимся на эффектные жертвы. Спору нет, сейчас борьбу ведут совсем по-иному, строже, объективнее выполняя требования позиции. Но случается, что позиция требует жертв. И тогда...
Читатель увидит партию, где черные не предлагали в жертву только королевского слона (да и то потому, что разменяли его еще в дебюте) и ферзя, призванного нанести решающий удар. В трудной ситуации мне удалось провести контратаку с опережением всего на один-единственный темп. Ради выигрыша этого темпа приносились обильные дары.

В. Багиров – Э. Гуфельд
Полуфинал 41-го первенства СССР
Кировабад, 1973 г.
Староиндийская защита

1. d4 g6 2. c4 g7 3. c3 d6
Я чувствую себя на всю жизнь прикованным к «староиндийской колеснице», причем рабство это добровольное, основанное на личных вкусах, на уверенности в том, что достоинства защиты перевешивают ее изъяны.
4. e4 f6 5. f3
Шахматы – это форма творческой деятельности, лежащая на стыке науки, искусства и спорта. Уверен, что любые ситуации на шахматной доске порождаются не только волей игрока, но в истоках своих и какими-то глубинными причинами, связанными с жизнью данного народа в данное время. В частности, с направлениями в культуре, науке, искусстве. Вот, например, система Земиша в староиндийской защите, родившаяся в 20-е годы нашего века. Это построение отличается геометрически четкой линией, по которой выстраиваются белые пешки – c4, d4, e4, f3, стремлением к прочности всего сооружения, что достигается расположением фигур сразу за этой цепью, целесообразностью и целеустремленностью: имеется четкий план захвата центра и на этой базе – атака на королевском фланге.
В то же время конструкция белых представляется несколько громоздкой, нарушающей законы гармонии в развитии фигур. Разве не напоминает эта система архитектурные сооружения в стиле конструктивизма, который господствовал в те годы? Земиш, этот шахматный Корбюзье, в том же духе создавал свою систему против защиты Нимцовича, выстраивая мощную пешечную фалангу в центре.
Прошли годы, ушел в прошлое конструктивизм в искусстве, резко уменьшилась популярность системы Земиша в защите Нимцовича. Уверен, что со временем такая же судьба постигнет и его систему в староиндийской защите. Наши потомки будут смотреть на партии, игранные ею, с такой улыбкой, с какой мы в нашу эпоху легких металлов, синтетики и стекла смотрим на неуклюжих железобетонных монстров 20-х годов. Нам эти сооружения кажутся обделенными гармонией, лишенными воздуха и света. Столь же односторонним представляется мне и построение в стиле Земиша на шахматной доске.
А если вы, дорогой читатель, не согласны со мной по поводу оценки хода 5.f3, являющегося фундаментом системы Земиша, то спросите, какого мнения о нем... конь g1!
5...0–0 6. e3 c6
Один из современных способов борьбы против пешечного центра. Конечно, имеются и другие возможности: скажем, 6...e5 или 6...c5.
7. ge2 b8
Прежде чем начинать операции в центре (e7-e5), целесообразно ходом b7-b5 захватить пространство на ферзевом фланге, куда стремится белый король. В своей книге «Староиндийская защита» Геллер дает этому ходу такое примечание: «Чаще играют 7...a6 и лишь в случае 8. d2 8... b8, завершая подготовку контрудара b7-b5. В данной партии дело свелось лишь к перестановке ходов, но в случае 8. a3 a6 9. b4 ладье лучше стоять на a8, так как после возможного b7-b5 откроется вертикаль a».
Все это верно, зато после 7... b8 обесценивается маневр 8. c1 ввиду 8...e5 9.d5 d4 10. b3 c5 11.dc bc, и ладья оказывается там, где надо.
8. d2 a6 9. h6
Багиров смеется: «Стоит разменять слона g7, и Гуфельд обезоружен!» Между прочим, в этой шутке немалая доля правды. Но здесь потеря любимого слона не доставила мне огорчений. Белые упускают драгоценное время, и атака королевского фланга, стратегически вполне обоснованная, тактически запаздывает, поскольку черные успевают создать угрозы на другой стороне доски. В те годы теория рекомендовала 9. c1, переводя игру на рельсы главного варианта системы.
У меня несколько иной взгляд на характер позиции. Кроме того, на практике порой очень трудно определить, какой вариант главный, а какой побочный. Недаром два крупнейших специалиста по староиндийской защите – Геллер и Петросян – взяли эту партию на особую заметку.
9...b5 10. h4 e5 11. :g7 :g7 12. h5 h8

Геллер считает этот ход неудачным, предлагая 12...bc 13. d5 (не достигает цели 13.hg fg 14. h6+ g8 15. f4 ef 16. :c4+ h8 17. d5 h5 или 15. d5 f7 с преимуществом черных) 13... :d5 14.hg (после 14.ed b4 15. g3 f5! 16. :c4 c6 положение черных предпочтительнее) 14... f4 (к острой позиции ведет 14... f6 15. h6 g8 16.g7 e8 17. g3 ed 18. h5 :h5 19. :h5 :g7, но не 19. :h5? f5! 20. :f5 e6, и черные сохраняют материальный перевес) 15. :f4 ef 16. :f4 hg 17. h6+ f6 18. h4+ g7 19. h6+ f6 с ничьей.
Бесспорно, варианты очень интересны. Но мне кажется, что ход 12... h8 не так уж плох. Расхождение в наших оценках вызвано тем, что, по мнению Геллера, белые в дальнейшем могли получить преимущество. Я постараюсь убедить читателя в обратном, а пока отмечу, что принятие жертвы 12... :h5 13.g4 f4 14. :f4 ef 15.cb ab 16. :b5 e7 17. :f4 g8 18.0-0-0 вело к проигрышной для черных позиции.
13. d5!
Правильная стратегия. Грозит 14. :f6 и 15.d5, после чего атака будет развиваться сама собой. Что делать? Такие ходы, как 13... e8, слишком пассивны. А в подобных ситуациях промедление смерти подобно.
Маленькое отступление. Рассматривая партию ретроспективно, можно придти к выводу, что черные в дальнейшем развивали контригру по открывшейся линии b. Возникает естественный вопрос: а не следовало ли белым кардинально решить проблему этой самой вертикали, сыграв сейчас 13.cb? Но, как и в жизни, в шахматной партии невозможно, что-то изменив, получить в дальнейшем все преимущества, которые имели место при нынешнем развитии событий. Я имею в виду сожаления типа: «Эх, вот если бы я вышла замуж за другого...» Никто не знает, что было бы, если бы...
13...bc!
Чтобы оправдать предшествующую игру, приходится допустить атаку соперника. Но белым еще нужно подвести ладью a1. Против этого и направлена контригра на ферзевом фланге
14. hg fg 15. h6.
Теперь спокойной жизни не жди. Но кто бы не сделал столь грозного выпада?! Кажется невероятным, что именно этот ход выпускает то минимальное преимущество, которое положено иметь белым в дебюте.
В свете дальнейших событий более спокойным выглядело 15. :f6 :f6 16.d5 со сложной позиционной борьбой. Но, чтобы выбрать это продолжение, надо было на какой-то момент отвлечься от штурма королевского фланга, который так соблазнителен и обещал, казалось бы, быстрый успех.
15... h5!
Единственный, но вполне достаточный аргумент, чего не скажешь о 15... f7? ввиду 16. :g6 g8 17. :f6+! Правда, и сейчас положение представляется для черных опасным.
Когда наши шахматисты летели в Бразилию на межзональный турнир, я для разминки предложил проанализировать эту позицию. Дискуссия оказалась поистине на высоком уровне, и не только потому, что самолет поднялся над Атлантическим океаном на 12 тысяч метров. Вряд ли посчастливилось бы на земле организовать диспут с участием Смыслова, Кереса, Бронштейна, Геллера, Полугаевского, Васюкова, Савона и других именитых шахматистов. Почти все они атаковали белыми.
Пролетев четверть земного меридиана, мне удалось отстоять свою оценку: шансы равны.

16. g4
Геллер рекомендовал 16.0-0-0 :d4 17. :d4 ed 18. ef4! :f4 (если 18... g8, то 19.g4 g7 20. gh g5 21. g6+ g8 22. :c4 e6 23. ge7+ :e7 24. :e7+ с выигрышем) 19. :f4 g8 20. :g6+ :g6 21. f8+ g8 22. :g8+ :g8 23. :c4+ g7 24. :h5 c6 25. g5+ с преимуществом у белых.
Познакомившись с этим анализом, я предложил иное решение: 16.0-0-0 f7! 17.g4 f6 18. :g6 g8! 19. :g8+ :g8 с примерно равными шансами. Вот иллюстрация: 20. h3 a5! 21. e3 a6 22.d5 b4 23. c3 d3+ 24. :d3 cd 25.b3 e7 26. d2 g6 27. f5 f4 и т.д.
Конечно, исчерпать эту позицию вариантами невозможно, но в дальнейшем Геллер, вероятно, согласился с моими доводами и в книге «Староиндийская защита» вопросительный знак к ходу 12... h8 снял.
16... :b2!

Намечаются жертвы. Пока это не контратака, а лишь контригра, отвлекающая внимание белых.
17. gh g5
Удивительная все-таки игра шахматы! Взгляните на позицию. У соперника лишняя фигура и серьезные угрозы на королевском фланге. И все же черным удается балансировать на проволоке. Чем это объяснить? Все дело в центре, от его устойчивости зависит исход многих партий. Вот и здесь черным удается добраться до основания пешечного центра, разрушить его и обесценить этим материальное преимущество противника.
18. g1 g4!
Обстановка накалилась до предела. Белый король тоже оказался под огнем. Багиров принимает правильное решение.
19. 0–0–0 :a2

20. ef4
Конечно, если бы удалось предвидеть дальнейший ход событий, то следовало избрать одно из эффектных продолжений, за которыми стоит 10n+1 вариантов. В человеческом виде их можно представить таким образом: 20.de :e5 21. ef4 g8! 22. g6 hg 23.hg d7 24. h1 a1+ 25. b2 b5+ 26. :a1 a4+ 27. b2 b3+ 28. c1 a3+ 29. c2 (29. d2? b2+) 29... b3+ 30. c1 с ничьей.
Еще более удивительная ничья получалась после задачного 20. h3!! :e2 21. :g4 f7! 22. :c8 :c8 23. f6! b8! 24. g8+ :g8 25. :g8 b4! 26. d2 e1+ 27. d1 (нельзя 27. b2? :f3!, и угрожает 28. b3´) 27... e2.
20...ef 21. :f4?!!
Геллер считал, что и здесь белые могли наказать соперника за 12... h8, на этот раз путем 21. :c4, но в анализе удалось удержать и эту позицию: 21... a1+ 22. b2 :d1 23. :d1 g8! 24. f6 (если 24. :f4, то 24... g5!) 24... g7 25. g8! e7 26. :h7 :h7 27. :h7 :h7 28. f8+ g8 29. h6+ с ничьей.
Почему же я ставлю к ходу 21. :f4, кроме вопросительного, два восклицательных знака? Это моя и, надеюсь, всех любителей шахмат благодарность Багирову за его соавторство в создании шахматного шедевра. Сейчас черные темп в темп успевают организовать грозную контратаку.
21... :f4 22. :f4 У белых снова материальный перевес, но их непосредственные угрозы отражены. Чтобы возобновить атаку, надо сыграть слоном на c4, взять пешкой на g4 и пойти ладьей на f1. Итак, у черных в запасе три темпа. Как их использовать? Если 22... a1+ 23. d2 c3+ 24. e1 :d1+ 25. :d1 :d4, то 26. c4! и инициатива у белых. Это связано с тем, что черные пытаются атаковать малыми силами, не заботясь о резервах. Итак, все силы на поддержку ладьи.
22...c3!
Пример того, как знание общих принципов и приемов облегчает расчет вариантов. Когда ладья отрезает короля по предпоследней горизонтали, сразу же возникает образ ее взаимодействия с пешкой и конем (c6-b4). Хотя эта угроза и парируется, пешка c3 остается штыком, приставленным к горлу белого короля.
23. c4
Заманчиво выглядело 23. f7 b4 24. d3 a1+ 25. b1 c2 26. b2 cd 27. :d1 с победой. Однако с помощью 25... e6! 26. :e6 g5+ удавалось заматовать короля соперника.
23... a3.
Самый трудный ход в партии, а быть может, и в моей жизни! Напрашивалось 23... a4, ведь в подобных случаях все хочется сделать с темпом. Но после спокойного 24. b3! наступление черных захлебывалось. К примеру: 24... a3 25. c2 e6 26.d5! b4+ 27. :c3 и выигрыш уже в руках белых. Не лучше и 23... a1+ 24. c2 :d4+ 25. :d4 :g1 ввиду 26. e5+. Ключом к позиции, как ни странно, является пешка... f3. Возможен вариант 24. g2 b4 25. b1 c2+ 26. :c2 :f3 с материальным преимуществом черных.
Летом 1987 года, беседуя с Белявским, я вновь был вынужден отстаивать свою точку зрения. На этот раз мой оппонент утверждал, что и 23... a4 ведет к перевесу черных. Наша дискуссия развернулась вокруг позиции, возникающей после 24. b3 :d4. Мне удалось доказать, что после 25. :d4 :d4 (25... a1+ 26. c2 :g1 27. e5+!) 26. fg угрозы белых по открывшейся вертикали довольно опасны.
24. fg
Здесь на 24. b1 последует не напрашивающееся 24... b4?, после чего белые выигрывают 25. df1 e6 26. :e6 d3 27. f7 b8+ 28. b3 :b3+ 29. c2 b4+ 30. d1!, а 24... e6! с решающей угрозой 25... b8+. На 24. df1 хорошо 24... :d4.
Ценность этой партии увеличивается тем, что белые не идут покорно на заклание, а оказывают упорное, изобретательное сопротивление, ставя перед соперником то одно, то другое препятствие. Вот и сейчас: отдавая часть лишнего материала, Багиров отражает прямые угрозы королю, и атакующие фигуры на миг лишаются взаимодействия. Это вынуждает и черных предпринимать героические усилия.
24... b4 25. b1!
Белым остается сделать лишь один ход, чтобы вновь угрожать неприятельскому королю. Ради этого они готовы пойти на все: 25...c2+ 26. b2 cd 27. :d1, и черные, имея фигурой больше, проигрывают, так как от угрозы 28. f1! (попутно и 28. :a3) защиты нет.
25... e6!!
Перебирая дальнейшие варианты, я вдруг почувствовал, что фигуры на доске мелькают, как в калейдоскопе. Этот образ, ярко отражающий закон взаимодействия сил в шахматах, как ни странно, помог мне при дальнейших действиях. Одна фигура уступает место другой, ей на смену приходит третья – так вплоть до создания заключительной картины. Внешне беспорядочные передвижения на самом деле происходят по строжайшему графику, и фигуры прибывают в нужный пункт точнее, чем поезда на станцию назначения.

26. :e6
Можно было испробовать 26. c1, однако и в этом случае после 26...c2+ 27. b2 :c4! 28. :a3 c5 участь белого короля предопределена. Например, 29. dc a5+ 30. b2 a2+ 31. c3 b3+ 32. d4 c6´ или 29. b2 b6 с матовой атакой.
26... d3!! Чтобы открыть дорогу ферзю на решающую магистраль b8-b1, черные каждым ходом жертвуют по фигуре. Кажется, что к этой цели ведет и 26... d5, но после 27.ed! король неожиданно ускользает от гибели по открывшейся тропинке b1-f5.
27. f7
Воздвигая новые преграды на пути неприятеля. В случае 27. :d3 следует быстрый мат: 27... b8+ 28. c2 b2+ 29. d1 a1´.
27... b8+ 28. b3 :b3+ 29. c2
Вот она, потеря взаимодействия в атакующих порядках, которую вынудил Багиров! Белый король окружен, но надо еще заставить его капитулировать. Для такой ответственной операции передовые отряды черных недостаточно сильны. Без артиллерии не обойтись. Но как выкатить ее на прямую наводку?
29... b4+!
Единственный решающий ход.
30. :b3
К тому же финалу вело и 30. c1 b1+! 31. :b1 d5+ 32. c2 b2+. Здесь черные дают мат не позднее восьмого хода. В далекие романтические времена, когда было принято уважать усилия партнера, комбинацию позволяли завершить полностью до матового финала. Если бы эта партия игралась в XIX веке, предводитель черных фигур мог бы сказать: «Объявляю мат не позднее восьмого хода!» И белым пришлось бы испить свою чашу до последней капли. Теперь иные времена. Мат в несколько ходов не объявляют, а исполняют до того момента, пока соперник не «смажет» картину сдачей партии.
30... d5+! 31. c2 b2+ 32. d3 b5+!
Белые сдались ввиду 33. c2 e2+ 34. b3 b2+ 35. c4 b5´.
Каждый художник мечтает создать свою «Джоконду», каждый шахматист – сыграть свою «бессмертную партию». Ни одна победа не принесла мне такого удовлетворения, как эта. До сих пор я чувствую себя счастливым, вспоминая о ней. Забываются все спортивные неудачи, остается радость осуществленной мечты.
«Каждый раз, прокручивая эту партию, я вспоминаю прекрасные дни, проведенные в Кировабаде», – говорил он мне.

На шахматной Олимпиаде в Ницце, через Юрия Авербаха, председатель Федерации шахмат Турции выразил желание встретиться со мной. Причем Авербах это сказал мне в свойственной ему форме: «Хочешь – встречайся, хочешь – нет – на твое усмотрение». Естественно, я согласился.
Мы с председателем Федерации шахмат Турции договорились о встречах наших команд, но из этого ничего не вышло – не те были времена!

Запомнился мне заключительный перелет из Парижа в Москву. Когда мы сели в самолет, ко мне подошла Тамара Тихонова (жена В. Тихонова – она была переводчицей сборной СССР по шахматам) и спросила: «Вы не поможете мне с вещами?» «Конечно, нет проблем», – ответил я. Она тут же принесла и положила мне на колени… три или четыре коробки. «Понимаете, их можно перевозить только таким образом, поддерживая руками. В противном случае их можно выкинуть». Когда она ушла, я удивленно спросил у сидевшего рядом Рошаля: «Это что – торты?» Он расхохотался. «Кто же из Парижа в Москву торты везет? Это дамские шляпки, причем самые модные!» (Небольшой торт среди шляпок все же был, от которого приятно пахло шоколадом). Не буду говорить, как тяжело было в такой позе лететь из Парижа в Москву! В Москве Тамару встречали самые звездные люди СССР – Вячеслав Тихонов и Муслим Магомаев. Многие женщины в СССР мечтали, чтобы их встречала такая пара!
Разминая ноги, я любовался этой встречей.

Совсем другая ситуация была на шахматной Олимпиаде в Салоники.
Когда мы из аэропорта в Салоники ехали на автобусе в гостиницу, было довольно поздно, и председатель Федерации шахмат СССР, дважды герой СССР Виталий Севастьянов, что-то громко и патриотично рассказывал про космический корабль «Буран», но его никто не слушал. А сидевший рядом со мной Артур Юсупов, зевая, сказал: «Чего он там так громко орет!»
На юношеских соревнованиях в Ростове, Харькове и Ленинграде, мне посчастливилось дважды встретиться за шахматной доской с будущими гроссмейстерами, в том числе с гроссмейстером и видным шахматным теоретиком, латышом Айваром Гипслисом – я сыграл с ним две партии. Обе партии Гипслису я проиграл.

Во время одной из партий на юношеских соревнованиях вокруг нашей партии ястребом крутился Миша Таль. Я играл белыми один из вариантов ферзевого гамбита, который, как мне казалось, досконально знал. На деле, оказалось, что это не совсем так, а точнее, совсем не так – к 20 ходу моя позиция развалилась. Почему-то, больше Гипслиса, радовался Таль.
В другой партии, ходом 4. а3 в защите Нимцовича, я получил большое позиционное преимущество. Таль, играющий на первой доске, нервно смотрел на нашу доску. В дальнейшем я избрал неправильный план, и Гипсплис, рядом сильнейших ходов, выиграл эту партию. До сих пор помню слова Таля: «У Вас была позиция – мечта, но Айвар сумел сделать так, чтобы Вы ее не претворили в жизнь», – сказал он и весело расхохотался.

Прошло более сорока лет, и я с Гипслисом оказался на Олимпиаде в Салоники – он был тренером женской сборной СССР. Как-то вечерком, в номере у Гипслиса, попивая прекрасное греческое вино, мы играли блиц. Я вспомнил о той партии, которую он выиграл более сорока лет тому назад в ферзевом гамбите. Он мгновенно показал этот вариант и, практически, всю ту партию. Я ему сказал, что помню, как Таль радовался этой победе, больше, чем ты. «И это не случайно, – сказал он, – это были разработки Таля. И я уж не помню, сколько тогда я выиграл партий в этом варианте».

Гроссмейстер Гипслис жил в одном номере гостиницы с врачом команды (фамилию которого, к сожалению, я позабыл), и рижский «Бальзам» с водкой у них всегда был на столе.
Во время одного из туров врач команды подбежал ко мне и взволнованно спросил: «Кулешова не видел?» (Кулешов Владимир Григорьевич, как я понял, был представителем в команде известной инстанции). «Нет, – ответил я, – а что случилось?» «Ахмыловская попросила политического убежища», – взволнованно ответил он.
Вечером за ужином, как мне показалось, Кулешов был слегка выпивший, и я его осторожно спросил: «А у Вас в связи с этим событием проблем не будет?» Ответ его я помню дословно: «А что будет? Там жизнь лучше, шахматистам хорошо платят, едут на турниры куда хотят и когда хотят. Этот процесс эмиграции остановить невозможно!»
Надо сказать, этот случай мало кого взволновал – все занимались своими личными проблемами – председатель Федерации шахмат СССР Севастьянов искал компьютер для жены, руководитель делегации Крогиус пробивал какой-то турнир, члены сборной СССР искали выгодные турниры и т.д.

Невооруженным глазом уже тогда было видно, что никто не считает себя представителем великого государства, да и великого государства, как такового, уже не было.
В один из вечеров за ужином переводчик команды полупровокационно спросил у меня: «По-моему, профессор, Азербайджан первым выйдет из СССР?»
«Спросите лучше у прибалтов – они Вам точнее скажут», – ответил я ему.

Дальше...